И создал из ребра я новый мир - Эд Курц

— Может быть, убийство и есть ответ. — Она распахнула дверь во всю ширь, и там, внутри, на продавленной кровати номера Джоджо увидел девушку.

— Черт возьми, а ты еще кто? — рыкнул он.

— Да будет тебе, Джоджо, — протянула недовольно лежащая.

Конечно, никакая то была не Марджи Шеннон, он понял это сразу; но осознание того, что перед ним Сара, заставило Джоджо примерзнуть к месту. Сары там быть никак не могло: его самая большая ошибка в жизни мертва.

— И сними свои чертовы башмаки, пока уличной грязью мне тут не натоптал. Я весь день убила, намывая чужие дома, не хватало еще, чтоб и в своем пришлось…

— Сара, — хрипло прошептал он.

— Даже не думай спорить со мной, Джоджо Уокер, — продолжила она, подмигнув ему понимающе. — Если хочешь покомандовать женщиной, ступай к жене, а в этом вот доме я за главную, не забывай.

Суровая и напряженная мина не задержалась на ее лице. Никогда не задерживалась. Морщины на лбу разгладились, и улыбка, самая искренняя и простодушная из всех, что он когда-либо видел, — рассказала правду о том, что Сара чувствовала.

— Боже, — тихо сказал он.

— Чего ты стоишь с таким видом, будто тебя в прорубь окунули? — спросила она и рассмеялась легонько. — Я ведь шучу. Ты же знаешь.

Уход Сары из его жизни сделал воспоминания о ней богаче, красивее, и, рассуждая здраво, именно это Джоджо переживал сейчас: красочное воспоминание о некогда живом человеке. Вот только люди не взаимодействуют со своими воспоминаниями столь плотно. Воспоминания — выход на тот случай, когда мосты сожжены, неважно — собственноручно или кем-то другим; на тот случай, если связь навсегда прервалась. Джоджо шмыгнул носом и потер подбородок, возвращаясь рывком к реальности происходящего.

— Вот дерьмо, — простонал он. — Мое лицо…

— Да, волчонок, тебе не помешало бы побриться. — Она встала с кровати, разгладила на ночнушке складки, пригладила ладонями свои черные, точно крылья ворона, локоны. Она всегда старательно расчесывалась гребенкой; Джоджо говорил, что она выглядела бы куда более дерзко и неформально, если бы побрилась налысо.

— Пойдем, — сказала она, указывая на него пальцем и направляясь к двери, которой еще минуту назад не было. — Намылим тебя, начистим…

Он сделал шаг вперед и замер. Сара игриво наклонила голову и фыркнула от смеха, на мгновение прикрыв глаза. Джоджо обернулся посмотреть на медсестру, которая стояла у него за спиной как телохранитель.

— Но почему? — спросил он.

— Иди к ней, дурак, — сказала медсестра, даже без привычной угрозы в голосе. — Ты ведь до сих пор ее любишь, так чего ждешь?

— Но ведь это… это всё…

— Ненастоящее, хочешь сказать?

— Да.

— А какая разница?

— Я любил ее.

— Я знаю. Иди и люби дальше.

Сара открыла дверь пошире и театрально положила руку на свое округлое бедро.

— Так ты идешь или мне волочь тебя на буксире?

Медсестра вернулась к двери и вышла в коридор.

— Иди, — повторила она и покинула комнату.

— Иду, — эхом откликнулся Джоджо. Почему-то именно сейчас он вспомнил, как звали эту женщину-змею: Минерва.

— Поставь воду греться, а я пока схожу за бритвой, — сказала Сара.

Он последовал за ней в ванную комнату, чувствуя смутную вину за то, что смотрел, как покачиваются ее ягодицы под прозрачной тканью ночной рубашки. И все равно отвести взгляд не мог.

— Иногда мне кажется, что мы с тобой — два самых лихих мошенника в Литчфилде, — беспечно заметила Сара, роясь в аптечке.

Джоджо повернул вентиль крана, нависшего над ванной, что покоилась на ножках в виде львиных лап.

— Почему же?

— Я — цветная женщина, что хотела бы иметь волосы белой, а ты — белый мужик, так богатый на волосы, что с радостью обрился бы налысо, точно цветной. — Она рассмеялась снова — звонко, задорно.

На это Джоджо ответил:

— Просто все мы хотим вписаться в общество и не ловить на себе взгляды, какими обычно помои удостаивают. Не так много и нужно, если подумать, — правда?

— Ну да, но почему все связано с волосами? У меня, к примеру, они слишком кудрявые, а у тебя их чересчур много. У кого-то — рыжие, седые, ломкие или вообще не растут. Бог ты мой, да оставались бы мы все лысыми, как при рождении, — мир был бы намно-о-ого лучше.

— И в войне тогда все винили бы Гитлеровы усы?

— А почему бы и нет? Его дурацкие маленькие усики и большую лысину Черчилля.

Джоджо разразился громким смехом, и Сара присоединилась к нему.

— Ей-богу, женщина, — сказал Джоджо, переведя дыхание, — ты сегодня в ударе. — Он коснулся водяной струи, бьющей из крана, и та обожгла его.

— Уж такова я, — ответила Сара.

Она расстегнула молнию на кожаном чехле бритвенного набора и достала кисточку с опасной бритвой. Мыло и ножницы она уже достала и положила рядом с ванной. Села рядом с ним на край ванны и стала расстегивать его рубашку. Густые каштановые волосы тут же начали топорщиться во все стороны.

— Но почему? — спросил он. — Откуда весь задор?

— Потому что мы так давно не виделись, ты, большой волосатый копуша.

Пока она стягивала с него рубашку, Джоджо пытался понять, что значат эти ее слова. Ведь они никогда не расставались надолго. С первой встречи до самой ее смерти.

Сара нежно взяла его за подбородок одной рукой, а другой стала подрезать волосы на лице ножницами. Коричневые комки планировали ему на колени. Кран ревел у него за спиной — ну точь-в-точь Ниагарский водопад.

— Как… много времени прошло?

— Пресвятые небеса, ты и впрямь копуша, Джоджо Уокер.

— Прости, я…

Клац-клац, повторяли ножницы.

— Да не извиняйся. А сейчас не шевелись.

Клац-клац-клац.

Она наклонилась к нему поближе, аккуратно обходя крылья носа и глаза.

— Как долго, Сара? — прошептал он.

— Ужасно долго, лапочка.

— Не хочешь ли ты сказать, что с тех самых пор, как…

— Совершенно верно. — Клацанье ножниц увеличило темп, и на лбу Джоджо появились горизонтальные борозды. — С тех пор, как твоя жена убила меня.

По ушам хлестанул выстрел, и с глухим тошнотворным стуком в дюйме над левым глазом Сары появилась глубокая красно-черная впадина. Джоджо вздрогнул, застигнутый врасплох, — острые кончики ножниц вонзились в кожу под линией волос, которую Сара пыталась для него сформировать.

— Чего ты дернулся? Посмотри, что я наделала, — пожаловалась она, бросив на него взгляд разочарованной в чаде матушки. Кровь сочилась из дыры в ее голове, стекая на тонкую бровь.