Коллекционеры смерти - Джек Керли

Мы сидели на придвинутых одна к другой скамейках. Вместо того чтобы сесть напротив Мими – как это сделал я, – Денбери села рядом с ней, в знак дружеского расположения и в противовес оппозиции в моем лице.

– Так кем же был Марсден Гекскамп? – спросил я.

Мими говорила по-английски с сильным акцентом.

– Он был сама красота. Как луч света. Люди, едва увидев его, уже хотели быть его друзьями, доставлять ему радость, чтобы он сказал им; «Пойдем с нами вечером, мы идем в клуб».

Я сделал паузу, выжидая, пока две машины такси, проезжавшие в пятнадцати метрах от нас, не прекратят сигналить какому-то ротозею.

– А что люди думали о его творчестве? – спросил я.

– Большинство не понимало его. Мой брат считал его излишне эмоциональными упрощенным – рвение, подменяющее талант.

– И какова была реакция Гекскампа на это?.

– Он заявил, что никто не в состоянии понять его искусство, кроме него самого и еще его нескольких избранных друзей. Он утверждал, что ввел новый изобразительный язык, недоступный закостеневшему буржуазному менталитету, который погряз в насаждаемой влиятельными кругами традиционной живописи. Марсден был практически одержим мыслью о том, что его творчество станет его наследием. Казалось, что все, к чему он стремился в этой жизни, это стать вторым Пикассо.

– А что о нем думали окружающие?

– Некоторые считали его немного… – Мими покрутила пальцем у виска, сумасшедшим. – А может быть, и не немного. Он не обращал на это внимания. Он жил в своей системе координат, и те, кто задавал глупые вопросы или иронизировал, были для него низшими существами, скотом. Через какое-то время большинство людей стали просто игнорировать его. За исключением нескольких человек.

– Избранные, – уточнил я. – Элита.

– Ущербные, – поправила меня Денбери, и голос ее почти утонул в шуме уличного движения. – Мученики.

Мими Бадантье печально покачала головой.

– Марсден нес в себе не столько чувство личной силы, сколько ощущение тяжелой душевной раны. Он говорил, что его создало именно страдание. – Она посмотрела мне в глаза. – Но некоторые люди скорее пойдут за раненым, а не за здоровым и невредимым.

– Возможно, они им кажутся ближе? – предположила Денбери.

– Раненый человек внушает надежду, – сказал я. – Как правило, его нездоровые последователи воображают себе, что их личная боль также дает им возможности, которых нет у других. Не в такой, конечно, степени, как Гекскампу, – кто-то должен быть лидером, парадигмой, – но в противном случае они были бы достойны худшего.

– Возможности, которых нет у других… – Денбери посмотрела на меня с удивлением.

Я кивнул.

– Манна небесная для таких социопатов, как Гекскамп. Если притязания группы выходят за рамки обычных, стандартные законы общества больше неприменимы – это аксиома.

– Безумие, – сказала Денбери. – Но ведь они выстраивались в очередь, чтобы следовать за ним.

Глаза Мими были устремлены куда-то в прошлое. Я чувствовал, что если сейчас поводить у нее перед лицом паяльной лампой, она даже не дернется.

– Мими, – позвал я, но она не слышала меня.

– Мими? – повторил я. – Эй!

Ее сознание вернулось в нашу реальность. Я постарался придать своему голосу бархатистости, чему научился у Гарри.

– Эти дети, одинокие и непохожие на других… Вы были в их числе, Мими?

Она закрыла глаза и отвернулась в сторону. Когда она снова повернулась к нам, глаза ее были влажными, а голос перешел на шепот.

– Мне не было и тридцати. Я никогда не ходила в колледж; пишущая машинка, блокнот стенографистки и диктофон – это все, чему я научилась. Брат взял меня референтом, чтобы угодить нашим родителям. Все это время вокруг меня крутились красивые молодые мужчины и женщины, талантливые и утонченные. Или так могло казаться такому человеку, как я.

Денбери взяла Мими за руку, и по телу женщины словно пробежала дрожь, тут же ушедшая по ногам в землю, как электрический заряд. Она глубоко вздохнула.

– Однажды после работы я пошла в кафе. Там был Марсден. Конечно, я знала, кто он такой. Он знал меня только как мелкого клерка, бродившего по коридорам с бумагами, папками и почтой. И тем не менее он махнул всем, окружавшим его, чтобы они замолчали, и пошел – нет, заскользил – через все кафе ко мне. Его улыбка была как маяк, его глаза были синими, как Средиземное море. Он взял меня за руку и сказал: «Мими Бадантье, так приятно видеть вас здесь в этот прекрасный вечер. Присоединяйтесь к нам, прошу вас». Я была поражена тем, что он знал мое имя.

– Он похитил ваше сердце, – сказала Денбери.

– На несколько месяцев я стала одной из них. Но не открыто; я не хотела вызывать смех окружающих или раздражать Анри, который считал Марсдена скандальным позером. Я встречалась с ними за городом или на вечеринках в мансардах и полуподвалах. Там были разговоры о живописи и музыке, а также… физические наслаждения.

– Велись ли там разговоры о смерти? – спросил я.

– Марсден любил говорить об этом. Он называл смерть священным моментом. Или «сладостным лезвием бритвы». Он любил сочинять подобные фразы. Но все это были только разговоры, пока…

Тело Мими вновь содрогнулось, и Денбери крепче сжала ее ладонь.

– Пока не пришла она, – прошептала Мими.

– Она?

Боль, сквозившую во взгляде Мими, затмила злоба.

– La femme d'enfer. Женщина из преисподней. Она не была студенткой, но мы видели ее раньше. Она была привлекательна, надменна, никогда не вмешивалась в наши разговорыкно всегда слушала; слух у нее был острый, словно у летучей мыши. Я ловила взгляды Марсдена, которые он бросал на нее. Она всегда смотрела в сторону, как будто он был слишком незначительным для ее глаз.

– Похоже на то, что она просто дразнила его, – сказала Денбери.

– Как-то мы, несколько человек, пошли в бистро. Было поздно, но время для Марсдена значения не имело. Там была она. Но она была другой; покрасила волосы в рыжий, как огонь, цвет, надела черное платье. Кто-то шепнул, что платье ее настолько обтягивает, что можно посчитать волоски у нее на лобке. На губах ее была темно-красная помада, как кровь, смешанная с сажей. Когда она шла, она была похожа на угря, так в ней все извивалось. Я никогда не видела, чтобы кто-то так двигался. Высокие каблуки ее туфель были острыми, как сосульки. Она сидела в двух столиках от нас и пила что-то с фруктами. Она высасывала вишни, облизывала языком дольки лимона. Марсден был загипнотизирован. Мы попытались отвлечь его от этой женщины, и разговор за нашим столиком стал резким. Но он все равно видел только ее.

– Она сама подошла к вам? – спросила Денбери, пораженная описанным Мими образом.

– Нет, такие вещи происходят иначе, – сказал я, хорошо представляя себе всю эту сцену. – Женщина не подошла к Марсдену, так ведь, Мими? Она заставила его самого подойти к ней.