Исповедь старого дома - Лариса Райт

Михаил переводил дыхание и счастливо улыбался. «Одинокие» — звонкими трелями разливалось в его голове.

— Знаешь, Мишенька, у меня что-то в боку стреляет в последнее время. Врачи отмахиваются. Говорят, ерунда. Но мне кажется: надо проверить. Может, ты со мной съездишь?

— Конечно, мам. Я скажу Косте (водителю) — он тебя отвезет.

— Меня?

— Ну да, а что?

— Я думала, нас.

— Мамусик, ну, ты же знаешь: у меня в производстве три картины. Встречи, переговоры, бумажная волокита… Я же разрываюсь. Вот, — он бросал обеспокоенный взгляд на часы и сокрушался, — опять полчаса потерял. Мне бежать надо.

— Беги. Беги, конечно, — легко соглашалась мама.

— Я тебе позвоню, скажу, когда Костю ждать.

Миша легко чмокал мать в щеку и убегал из квартиры. Мама провожала его беспечным и даже веселым «Звони!» и лишь после того, как хлопала входная дверь, шептала, совершенно раздавленная:

— Потерял…

А Миша нырял в работу: производил, договаривался, продавал, убеждал и пожинал щедрые плоды. Еще он ждал случая — и дождался.

Нет, конечно, он не мечтал об этом. Конечно, не хотел ее боли, ее страданий и краха ее карьеры. Но где-то в самом дальнем углу сознания пряталась мыслишка: теперь-то она никуда от него не денется.

Он был в этом уверен, но просчитался. Сломленная, уничтоженная и совершенно беззащитная, Аня была еще непреклоннее. Она не пожелала слушать. Прогнала и попросила больше никогда не приходить. А он был настолько разочарован, настолько ошеломлен и уязвлен, что даже не стал задумываться над причинами ее поведения. Принял как данность. Окончательно убедил себя в том, что возвращение к прошлому невозможно, и окунулся в упоение своим горем.

Нет, он знал, что с Аней все в порядке, читал, что ее лечат где-то за границей. Но он уже не ждал ее возвращения. Какая ему разница, вернется ли она на сцену, если она не вернется к нему?

Он ни с кем не обсуждал эту тему, ни у кого об Ане не спрашивал. Даже у мамы. Он вообще уже ничего у мамы не спрашивал. Теперь звонила она:

— Мишенька, ты бы заехал. Галочка сварила чудный супчик!

— Какой супчик, мам?! У меня озвучка, потом монтаж, в ночи презентация.

«Очень нужно есть сиделкин суп!»

— Ну, может, после?

— А после спать, спать, спать.

Если раньше Мише хватало нескольких часов сна, чтобы восстановиться для новой захватывающей гонки, то теперь он посвящал сну все свободное время. Вставал поздно, лениво ковырял сваренную домработницей кашу и отправлялся в город. В машине молчал, не обсуждая с водителем ни новостей, ни песен, звучавших по радио. В городе старался скорее переделать все дела, чтобы вернуться в гнетущую тишину пустого дома и забраться под одеяло. В выходные так же бесцельно валялся в кровати, не чувствуя ни малейшего желания встать и куда-то пойти.

Свой импровизированный мужской клуб тоже закрыл. Слушать рассказы семейных приятелей о детских шалостях и совместных вылазках в аквапарки или по грибы было тошно, завидно и мучительно. Михаилу никого не хотелось ни видеть, ни слышать. Сначала его тормошили, приглашали куда-то, обижались на отказы и подбадривали: «Давай, старик, соберись. Пойдем, встряхнемся!» Потом как-то привыкли к его отсутствию, настаивать перестали, подарили покой.

И только один человек по-прежнему звонил, не отставал, не желал с ним расстаться:

— Мишенька, как ты, сынок?

— Да в порядке, мам. Все хорошо.

— Ты просто давно не звонил.

Быстрый взгляд на календарь. Черт! Не звонил дней десять, наверное.

— Мам, ну ты же понимаешь…

— Я понимаю, понимаю. Просто, может быть…

— Ладно, ма, я заскочу как-нибудь, а сейчас мне надо бежать.

Он вешал трубку и погружался в сон.

— Миша, ты бы съездил со мной на кладбище. Двадцать лет все-таки со дня бабушкиной смерти.

— Я пришлю Костю. Гвоздики купить или розы?

— Разве это важно? Важно, чтобы ты пошел, сынок.

— Мам, ты же знаешь, я терпеть не могу кладбищ.

— А кто их любит, сынок?

Спать, спать, спать…

— Мишенька, я такую книгу недавно прочитала! Соседка дала — чудный автор. Там, представляешь…

— Мам, извини, мне некогда.

Спать, спать…

— Сыночек, я слышала, Каррерас приезжает. Мне бы так хотелось его послушать. Сходим?

— С тобой? Мам, да ты… Разве ты можешь? Хотя сходи, если хочешь, с Галей. Я куплю вам билеты.

— А ты, Миш?

— Нет, я пас. Я…

Спать…

Спал до тех пор, пока однажды в телефонной трубке не раздался встревоженный голос сиделки Галочки:

— Михаил Андреевич, у нас кошка пропала. Вчера еще. Мы все окрестности обегали, но не нашли. А еще…

Михаил спросонья ничего не понял, потом рассердился не на шутку («Совсем с катушек съехали, его из-за какой-то кошки тревожить!»), затем хотел сказать, что купит им новую. Ну, как обычно: он даст денег, Костик съездит на рынок, привезет зверушку и…

— …а еще ваша мама, ваша мама — она, кажется, умерла.

В трубке — сдавленные рыдания. В душе Михаила — мрак.

На Котельнической застал бригаду «Скорой помощи». Врач выписывал свидетельство о смерти и что-то терпеливо объяснял промокавшей глаза Галочке.

— Что? Как? Почему это случилось? — с порога начал кричать Михаил.

Врач остудил его пыл пристальным взглядом. Ответил спокойно:

— Говорят, тосковала она очень. К тому же кошка вот пропала.

— Разве можно умереть от потери кошки? — только и пробормотал, падая на диван и закрывая лицо руками.

Сквозь ладони снова почувствовал пристальный взгляд, через рыдания услышал ровный голос:

— Вам виднее, какие еще потери ей пришлось пережить. Кошка — последняя капля.

Последняя капля вернулась через две недели после похорон. Вернулась виноватая, довольная и, как выяснилось позже, беременная. Первым желанием Михаила было схватить животное за шкирку и выкинуть в окно, но внутренний голос шепнул еле слышно: «Себя надо выбрасывать, себя».

Так и жили вдвоем, не замечая друг друга, ну, или почти не замечая, словно играли в игру. Он клал еду в миску, когда кошка выходила из кухни. Она ела эту еду, когда Михаил отсутствовал в квартире. Он давал ей понять: «Ты мне не нужна». Она ему: «Я в тебе не нуждаюсь». Так бы и существовали, соблюдая нейтралитет, если бы кошке не вздумалось рожать. Она орала дурным голосом, и Михаил сгреб в охапку, повез к ветеринару. Кошку не спас, зато получил три теплых слепых комочка и тщательные инструкции по выхаживанию. Выходил. Двухмесячных симпатичных котят раздал соседям и снова затосковал.