Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

– Грамотная какая… – надулась Михримах.

– Обе мы грамотные. Рядом сидели на уроках законоведения.

– Да уж, рядом… – Старшая сестра потупила взор.

На самом деле как-то частенько случалось, что во время особенно нудных уроков «госпожой Михримах» была Орыся. И слушала, и записи вела, и потом по ним отвечала. А до глаз закутанной в чадру служанке, которая сидит пусть не буквально рядом, но сразу за спиной своей госпожи, урок запоминать ни к чему. Ей и так благодарной быть следует, что дозволяют присутствовать в зале, где звучат слова мудрости.

Девочки вдруг встали как вкопанные: по темной улице впереди них кто-то шел, в ту же сторону, что и они. Угрозы от него не ощущалось – похоже, просто обычный горожанин, до дыр прогулявший содержимое своего кошелька и до горла набивший утробу праздничными лакомствами. Но пусть пройдет своей дорогой.

– Как вообще в таком деле четырех свидетелей найти можно? – задумчиво произнесла Михримах.

– Наверное, один из них кроватью притворяется, другой – подсвечником, – зачастила Орыся, обрадованная, что они с сестрой в очередной раз не поссорились (а то в последнее время у них что-то частенько начали случаться… может, и не размолвки, но на грани того), – а двое оставшихся, взявшись над головой за руки, дверные косяки вместе с притолокой изображают.

Девочки прыснули. Они не сказали друг другу ни слова, но обеим сразу вспомнилось, как Карагез пытался замаскироваться под мост.

– И вообще, о подобных грехах лучше не знать лишнего, честно, – примирительным тоном продолжила младшая сестра. – А то у нас во дворце по этому делу стольких камнями забить нужно, что на всех площадях мостовые придется разобрать.

– Точно знаешь? – В глазах Михримах загорелись насмешливые огоньки.

– Совсем не знаю! – Орыся постучала себя пальцем по лбу. – Как и не знаю, что мы с тобой, соблюдайся такие законы, точно на свет не родились бы. Потому что даже дедушка наш, Селим Жуткий, он, видишь ли, не только бабушку нашу любил и не только прочих наложниц. А уж прапрапрапрадедушка Баязид Йылдырым, Молниеносный, тот вообще, знаешь, как кукла Кер Хасана: все, что шевелится… Притом ведь столп веры был. И светоч закона.

– Эй… Ты такого не говори. Такого нам на уроках истории не рассказывали, это-то я бы мимо ушей не пропустила.

– Так и не говорю ведь! И, уж конечно, на уроках точно не рассказывали.

Говоря о дедушках и прадедушках, Орыся вдруг словно наяву увидела след кровавой ладони на изразцах колонны… услышала испуганное перешептывание евнухов, воинственный рык Пардино… Но все это существовало как бы отдельно от того, что она сейчас рассказывала сестре. Они – дочери султана. Да, есть у султана дочь по имени Михримах, пускай и в двух лицах.

– …То есть спокойнее думать, что сегодня тот сумасшедший просто ошибся, – по-прежнему примирительно заключила младшая. – Бывает. Даже Азраила ведь, случалось, узнать не умели!

– Ой, да!

Тут шаги впереди наконец стихли и девочки снова двинулись к дворцу. Вот она, Грозная башня: пара факелов наверху, возле угловых зубцов, а подножие тонет во мраке.

Эту рукопись, сильно траченную временем, без начала и конца, девочки тоже в хранилище запретных книг нашли. Язык – арабский, но они-то на языке Пророка читали свободно, особенно в записи насх: над каллиграфически-изысканным сулюсом пришлось бы попотеть.

«…Однако Азраил – боец все же упрямый. Нескончаемо терпение его, абсолютна убежденность в своем конечном выигрыше, хотя порой и кажется противостоящим ему, что вот-вот последняя из Азраиловых шашек будет убрана с тавлейной доски. Воистину: за Смертью всегда есть право на ответный удар. Долго может быть Азраил в проигрыше, но пусть его противники, преисполнившись уверенности в себе, не впадают в грех беспечности, а паче того – не стремятся ввести его в обман. Ибо два облика у Азраила: премудрый хитрец, готовый отступить, чтобы потом вернее достичь своего, и могучий воин, исполин в черных доспехах. В каждом из них он полон решимости. В каждую минуту готов ее проявить. Какой же из этих обликов мужской, а какой женский?

Оставим уверенность древних, будто женщине мудрость не свойственна ровно в той же мере, что и сила. Во многом были уверены мудрецы, поэты и воители, жившие в глубокую старину; но всех их осилил Азраил, всех перехитрила Смерть.

Однако каждый, глядевший Азраилу в лицо, знает: не в разящих ударах сила Смерти, они-то как раз не всегда удачны. В ином ее (или его) сила, ибо тебя Азраил разит – а ты не можешь сразить его (или ее). Есть у Азраила ужаснейшее свойство – противостоять любым ударам, заживлять любые раны и снова возвращаться в любое сражение. Рано или поздно смертному не устоять.

Для смертных действовать в одиночку – слабость. Но Смерть ни с кем не вступает в союз. И в том сила ее (или его).

Сколько достойных стало ее жертвами: людей, не ждавших Смерти, беспечных и счастливых! Скольких унес он во сне, на ложе любви, на одре болезни! Азраил не слушает жалоб, не дает пощады, спрятан его аркан далеко в тороках, а вот клинок всегда обнажен. Никогда не услышит Смерть вас и ваши мольбы. Для нее не значимы ваши надежды и упования. Она забирает грудного ребенка у матери, исторгает из чрева беременной плод, уносит в ночь после свадьбы жениха или невесту. Или уносит отца и мать, превращая детей их в обездоленных сирот…

Не думай поэтому, что можешь обмануть Азраила, притвориться его слугой, ее рабом, его супругой, ее мужем, его сыном, ее дочерью. Всегда ты останешься для Смерти только заложником, куклой, подчиненной всецело. Куклу же, когда представление оканчивается, кладут в сундук, и не отбрасывает она там собственной тени; а когда она изнашивается – выбрасывают и берут другую.

Смерть – не герой из воинских преданий и не обязана соблюдать кодекс, подобающий такому герою. У мудрецов свой кодекс, определяемый весом полученных знаний, а не прочностью доспехов; но и ему Азраил не следует. Лжив он, изменчив, способен принять любой облик! Приходит в виде всадника в пресветлых латах на белом коне, готового сразиться с врагом лицом к лицу, могучей рукой заносит огромную саблю – и вдруг наносит тебе удар в спину коротким кинжалом. Приходит в виде пехотинца, отважно выставляет перед собой длинное копье – и, обернувшись юркой змеей, кусает тебя в пяту…

Упомянули мы ранее, что Смерть может проигрывать в битве и покидать поле сражения, но не испытывает Азраил стыда от неудачи и не чувствует сожаления, так как известно ему, что в его руках тавлейная доска, потому количество снятых шашек в счет не идет. Поэтому, даже потерпев поражение, Смерть все так же сильна и остается вблизи места прежней схватки, превратившись из воина в змею.

Те, кто не любят пол, носивший их девять месяцев в утробе своей, родивший на свет и выкормивший влагой сосцов своих, могут сказать: вот, только что Азраил поступал, как мужчина, а теперь поступает, как женщина. На это скажем, что, даже когда Смерть воплотилась в змею, противостоять ей надо так, как будто это все еще вражеский воин. Ядовитая змея – заклятый враг, и поскольку она враг, то, следовательно, имеет право быть уподоблена мужчине.