Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

– Вместе начнем, – кивнув, поддержал его Ежи. – Девы-близнецы уже у нас в сердце, у каждого своя, вот пусть так навсегда и останется! Верно?

Казак не ответил, молчал – но как-то иначе, чем в прошлые разы.

Шляхтич стремительно оглянулся.

* * *

«Девы-близнецы», замерев, смотрели на них из соседних бойниц. Каждая из своей.

– Вот слушали бы вас и слушали… – мечтательно произнесла одна из них.

Ежи кинулся не к ней, а ко второй, каким-то неведомым чутьем угадав, что это – младшая, его. Тарас, точно так же безошибочно определив, где старшая, рванулся к своей, к Михримах.

– Руку! Руку покажи! – жарким и быстрым шепотом сказала младшая, когда Ежи, змеей растянувшись в узком для него бойничном пространстве, первым делом сунулся было к ней лицом. И когда он, не понимая, но повинуясь, протянул ей руку, досадливо уточнила: – Да не эту! Левую!

Он снова повиновался. Девушка схватила его левую кисть своей узенькой, но твердой ладошкой, внимательно обследовала – и на ощупь, и навзрячь.

– Ну, что там? – Ежи, уже немного опомнившись, постарался пошутить. – Все пальцы на месте?

– Все, – с непонятным выражением ответила близняшка. И еще более загадочно продолжила: – Значит, не ты мне Хызр, а я тебе. Ну, не-Хызр, а теперь давай, хватайся-ка за шнур и тяни к себе. Я ведь тебе не Дэванэ, чтоб такую тяжесть по стене вверх таскать!

Шелковый шнур был тонкий, скользящий в руках, но прочный. Как раз чтобы выдержать вес небольшого, но и правда грузного мешка.

– А мы к вам – с загадками!

Эти слова произнесла старшая близняшка. Не сразу, понятно. Сперва были втянуты в каземат оба мешка, а потом еще многое говорено-переговорено. Очень многое.

Теперь вот можно и расслабиться, о загадках вспомнить.

– Это с какими ж еще? – Тарас, не в силах оторваться, жадно всматривался в бойницу.

Ежи, не в силах скрыть улыбку (благо, что Тарас сейчас ничего по сторонам не замечал), смотрел, как сразу просияло лицо товарища по несчастью, едва лишь тот снова услышал голос Михримах. «Интересно, – подумал он, – а мое лицо тоже загорается каждый раз, когда я слышу этот тонкий голосок моей, младшей?»

– Сами вы – две загадки, – засмеялся Ежи, помогая приладить сиденье-жердочку.

Тарас успел раньше, так что Михримах уже сидела на своих «качелях», а вот теперь и младшая перебралась. Ну точно пара синичек на ветке, которые ой как горазды пощебетать. Для чего-то имена выпытывают, обещают какие-то сказки, а что за сказки – непонятно…

– Сейчас все будет понятно, даже тебе, победитель змеюк, – уверенно сообщила младшая.

«Надо бы все же опять спросить ее имя, – мелькнуло в голове Ежи, – теперь, наверное, не откажется назвать…»

Надо – но позже. Не сейчас.

– Никакой я не победитель змеюк, – замотал головой Ежи. – Так уж вышло, что я в жизни ни одной змеи не убил, даже лягушки ни одной. Вот, может, комары да мошки мелкие считаются?

«Это если людей не считать», – добавил он про себя. Потому что людей-то убивать приходилось, как иначе. В бою. Это небось не считается. Ведь воинского же сословия род Ковынских, не пахотного…

– Тогда будешь победителем мошек, – фыркнула младшая. – Не спорь! Раз написано на роду побеждать, значит, придется.

– Договорились. – Ежи, уступая, поднял руки в шутливом жесте, но будто и правда отдавая себя на милость. – Если грянет какая-нибудь опасность на твоем пути, маленькая, то непременно зови меня – всех одолею!

– Я не маленькая, – свирепо прозвучало в ответ, но слышно было: предложение пришлось по нраву.

– А я нешто не победитель? – вмешался в беседу Тарас, на миг оторвавшийся от созерцания своей Михримах и тут же почти испуганно вновь прикипевший к ней взглядом: уж не исчезла ли? – Мне только дай в руки добрую саблю, так я всех гадов в округе порубаю, как человечьих, так и безногих!

Девочки, не сдержавшись, расхохотались в голос.

– Саблю тебе еще дай! Вот уж смутьян так смутьян! По-гречески правильнее всего выходит!

– И ничего не смутьян. – Тарас хоть и скорее только для виду, но все-таки обиделся. – Я ж сказал – только гадов рубать буду, значит, за дело, а не просто так. Где же тут смута? Разве ж она такая?

– Не сердись, – весело хихикнула Михримах и, откинувшись на своем сиденье назад, обменялась взглядом с сестрой. – Ну правда же, да? Прямой да упертый – как есть Тарасий!

– А что ж за загадки вы нам обещали? – спросил Ежи у младшей.

Та сразу подобралась на своей жердочке, пряча хитринку в глазах.

– Есть у нас для вас подарки, каждому по одному, да не просто так – со значением! Сейчас достану, и посмотрим, чему вы от нас научились. Если потянешься к своему, то его и получишь, а уж если на чужое глаз положишь, выходит, обманулся, и ни подарка тебе, ни доброго слова! Вот!

– Ух, сурово, – хмыкнул Тарас. – А ну-ка выкладывайте, что принесли. Уж Тарасий-то не ошибется!

Девушки переглянулись, и младшая просунула между прутьев решетки что-то продолговатое, плотно завернутое в тряпицу.

– Кому? – со значением спросила она.

Ежи не пошевелился. Казак мгновение помедлил – и протянул руку.

– Открывай, открывай! – зашептали сестры.

Тарас усмехнулся и развязал узелок. Затем снял обмотку – и чуть было не выронил подарок из рук.

Это был бебут, чуть изогнутый кинжал в костяных ножнах, длиной без малого в локоть. Клинок (казак, разумеется, первым делом обнажил его) – обоюдоострый, струйчатого булата. А рукоять, с серебряной оковкой и медового цвета прорезными накладками по бокам, будто бы горела изнутри своим собственным солнцем.

– Красота, – выдохнул казак, рассматривая оружие, так и этак примеряя прямым и обратным хватом, перебрасывая из руки в руку. – Сила!

– Вот, это тоже тебе. – Михримах подтолкнула ему по полу другой сверток, гораздо меньший. Но Тарас сейчас не обратил на него внимания.

Близняшки снова переглянулись.

– «Дать мужчине клинок…» – начала старшая, судя по тону, цитируя какое-то известное изречение.

– «…Все равно что дать женщине зеркало», – продолжила младшая.

– Почему? – полюбопытствовал Ежи, сам едва удерживаясь от того, чтобы не скосить глаза на бебут.

– Они ни на что больше не смотрят, – объяснила младшая, – даже на дарителя.

– Ну, вот я же смотрю на тебя…

– Так я тебе пока ничего не дарила. А сейчас подарю. На вот, держи.

Девушка протянула ему два свертка разом. В одном, Ежи это сразу понял, тоже был кинжал, чуть меньший размером и иной формы. Чудовищным усилием воли шляхтич заставил себя не разворачивать его сразу (иначе, несомненно, сбылась бы процитированная сестрами поговорка) – и первым делом потянулся к другой тряпице.