Ритуал - Адам Нэвилл

В этой глуши люди пропадали всегда. Умирали в честь того, что давно покоилось здесь, в своем вечном убежище. В начале этого года оно выбралось на поверхность мира. Прервало древнюю спячку ради однообразия кровавых ритуалов. Его разбудили, и оно убило его друзей, наслаждаясь дикой охотой. Но теперь ждало подношения. Связанного, извивающегося тела. Пресытившись дряхлым чердачным обществом, оно хотело, чтобы его помнили и чтили. Как всех Богов.

Люк судорожно глотнул воздух. На теле выступил холодный пот. Он вздрогнул. Старуха, воркуя, крепко обняла его, как ягненка.

– Это секрет, – прошептал он ей.

Она улыбнулась. Он тоже улыбнулся ей, глядя умоляющими глазами. Даже засаленная старая подушка, наброшенная на лицо, была бы милосердием, по сравнению с тем, что скоро придет за ним из доисторических лесов. – Пожалуйста. Останови это.

Старуха продолжала заниматься своими делами. Она служила звеном в длинной цепочке. Всегда была здесь. Являлась посредником этого темного, вечного леса.

– Боже, нет. Боже, нет.

Люк вспомнил про бурые кости в склепе разрушенной церкви. Спасения нет. И сделки не будет. Лежа в своей маленькой кровати, он чуть не задохнулся от ощущения старости этого места, его размера и равнодушия к его жизни. Ему хотелось умереть, вместо того чтобы пытаться его постичь.

– Пожалуйста. Я хочу умереть.

Это место будто имело свою редкую флору и фауну, не поддающуюся изучению, не терпящую вторжения и скармливаемую лишь посвященным.

– Ты им безразлична. Они тебя используют. – Он посмотрел в ее крошечные черные глазки. – Они тебя тоже уничтожат. Понимаешь?

«Блад Френзи» были вандалами. Беспокойными, злыми преступниками. Отщепенцами, желающими плюнуть в лицо Богу, правительству, обществу, порядочности, всему, что претило им или просто надоело. Они были здесь такими же непрошеными гостями, как и он. Старуха не боялась их, просто терпела. Он был уверен в этом. У него появилась безумная надежда, что вместе со старухой они смогут помочь молодежи прийти к естественному саморазрушительному финалу.

– Давай избавимся от них. Ты и я. Клянусь. Обещаю. Я не расскажу ни одной душе о тебе… и твоей семье. – Он посмотрел на нее, потом на потолок.

Она зашикала на него, погладив по липкому лбу.

– Несмотря на невероятную древность существа, обитающего в этой северной глуши, которого видели лишь испуганные глаза немногочисленных жертв, – шептал старухе Люк, – оно не вызовет конец света, как жаждет Локи. И это не тот Бог, которого они хотят увидеть. Его смерть была бы бессмысленной.

Хотя его жизнь тоже не имела никакого смысла. По странному совпадению она закончится в этом ужасном выдуманном мире ущербных подростков.

Он смотрел в потолок и чувствовал, будто отделяется от собственного тела. Несмотря на благоговейный страх и нарастающее постижение таинственного ужаса, обитающего здесь, он догадывался, что и этому миру осталось недолго. Удивительно, что это существо сумело дожить до наших дней. Но его правление кончилось. Исчезающий вид. Изолированный Бог, забытый и давно сошедший с ума. Изгнанный христианами идол, чей культ гниет сейчас на заброшенных чердаках, в окружении лжепророков и мессий-оборванцев.

Наконец, когда свет за окном померк, волны вызванного страхом безумия утихли и медленно покинули его истерзанный разум. Люк чувствовал чуть ли не умиротворение. Теперь уже скоро.

Старуха поднялась с кровати. Ее маленькие ножки громко застучали по старому полу. Она взяла с приставного столика то, что он сперва принял за полотенце. Но это оказалось платье. Старое белое платье, замысловато расшитое вокруг высокой горловины серебряной нитью, и от талии до подола покрытое какими-то жуткими пятнами. От многократной стирки оно сильно вылиняло. Некоторые пятна так и остались на нем, а ветхая ткань в тех местах была черной и жесткой от давно впитавшейся крови. Старуха с благоговением возложила платье в ногах кровати.

В Мексике для Бога солнца вырывали сердца. В древней Британии слуг ритуально душили и хоронили вместе с хозяевами. Простолюдинов, обвиненных в колдовстве, давили большими камнями и сжигали на кострах. В токийском метро людей травили газом. Под завязку заправленные топливом самолеты с пассажирами врезались в небоскребы. Если бы мы только могли восстать. Все мы, несправедливо погибшие ради безумных Богов. Нас было бы очень много.

Потом старуха с трепетом подняла с прикроватного столика гирлянду сухих цветов, которую он должен был надеть перед смертью.

То, что когда-то отдавалось, должно быть отдано снова. И кое-кто идет, чтобы забрать свое.

Под окном Фенрис и Локи кричали друг на друга. Их голоса звучали напряженно, словно они прилагали физические усилия. А потом снова зазвучала музыка, и Люк больше не слышал голосов.

Старуха подняла с кровати платье и венок из мертвых цветов. Потом наклонилась над Люком и почему-то поднесла к губам кривой, узловатый палец, словно велев молчать, хотя он и так не произнес ни слова.

61

Когда старуха ушла, забрав поднос, тарелку, кувшин, платье и венок, Люк спустил ноги с кровати. Встал, упершись икрами в каркас. Задумался, сможет ли сохранять равновесие, передвигаясь со связанными лодыжками.

Не получилось. Попытался прыгать, но тут же рухнул на пол, ударившись плечом. Выругался про себя, лежа на деревянном полу, вниз лицом. Подождал, когда пройдет потливость. Ему казалось, что на лестнице вот-вот раздадутся шаги и кто-нибудь ворвется в комнату, посмотреть что происходит.

Но никто не пришел. Он пошевелил пальцами ног. Еще на месте. Мрачно ухмыльнулся.

Лежа на боку, совершенно голый, он подполз к окну. Поднялся на ноги, опираясь спиной о стену. Снова весь грязный, выпрямился и, развернувшись, выглянул в окно.

«Блад Френзи» не бездействовали. Примерно в двадцати футах от опушки леса был сложен большой костер. На этот раз гораздо дальше от дома. Суртр засовывала в его основание маленькие ветки хвороста. У ее ног стояла красная пластмассовая канистра с бензином. Рядом с костром была вырыта яма – опора для большого креста, грубо сколоченного из двух толстых старых досок.

Фенрис и Локи принялись устанавливать крест в вырытую в дерне яму. Они вставляли распятие верхней частью вниз.

Фенрис что-то крикнул Суртр, та повернула к нему жутко накрашенное лицо и улыбнулась. На этот раз она нарисовала вокруг носа и рта больше кровавых подтеков, чем обычно. Она снова была голая, ее длинные черные волосы ниспадали на плечи кремового цвета. Подняв из травы маленькую серебристую фотокамеру, она пошла фотографировать Локи и Фенриса, позировавших на фоне перевернутого распятия. Словно это было частью какой-то игры. Столь легкомысленное отношение к его смерти вызвало у Люка внезапную вспышку ярости.

Потом, увидев одинокий черный крест, стоявший чуть косо на фоне темного неба, он ощутил такую слабость, что сполз на пол и стал раскачиваться из стороны в сторону.