Талисман Карла Смелого - Жюльетта Бенцони

– Теперь основное внимание следует уделить району, пограничному со Швейцарией, – заключил Ланглуа. – Особенно меня интересует трехсотлетие и личность профессора Водре-Шомара. Инспектор Дюрталь в родстве с госпожой Вердо, женой капитана жандармерии, который тоже там непременно будет. Не стесняйтесь позвонить ему в случае необходимости. У него немало помощников, не говоря о подчиненных.

– Подумать только, мы примем участие в совершенно необычном празднестве, – со вздохом признал Альдо. – Там, должно быть, будет очень весело.

– Вы даже не представляете себе, до какой степени! Жители Франш-Конте всегда отличались щедрым гостеприимством и любовью к праздникам, а уж если повод такой исключительный – все-таки трехсотлетие! – то принимать вас будут по-королевски. Однако не теряйте бдительности. Конечно, там соберутся все сливки общества, но не сомневайтесь, что подонков будет предостаточно.

– Как это?

– А так. Любой нищий, который постучится в дверь, будьте уверены, не уйдет с пустыми руками.

– Но, я думаю, его не пригласят открывать бал вместе с женой супрефекта?

– Нет, но его накормят, напоят и дадут немного денег на дорогу. Беда тому, кто не исполнит долг милосердия! Соседи его подвергнут остракизму.

– Откуда вы так хорошо знаете обычаи тех мест? – поинтересовался Альдо.

– Семейная традиция. Моя бабушка из Франш-Конте. Теперь вы понимаете, откуда мое упрямство, – заключил комиссар, усмехнувшись уголком рта.

– А почему бы и вам не съездить туда тоже, раз там, как вы говорите, соберется такое разнообразное общество?

– Что мне там делать, если там будете вы?

– Да, мы! На которых ему наплевать, – ворчливо сделал вывод Адальбер, спускаясь по леснице особняка на набережной Орфевр.

* * *

Солнце радостно сияло в то утро, когда госпожа де Соммьер и Мари-Анжелин заняли свои места в автомобиле Адальбера, солидном "Рено", оснащенном всеми возможными удобствами, в том числе и бархатными сиденьями под цвет салона. Адальбер выбрал на этот раз современную "Берлину"[39], пожертвовав любимым красным "Амилькаром" с черными кожаными сиденьями. Сиденья эти, похоже, были набиты персиковыми косточками, зато "Амилькар" буквально пожирал расстояния, и с такой неправдоподобной скоростью, что Альдо не раз прощался с жизнью. Зато когда он сам садился за руль, то и дорога, и пейзаж веселили его, и тогда приходилось вздыхать Адальберу:

– Если ты нас с "Амилькаром" угробишь, я тебе обещаю мое проклятие в аду!

"Рено" сулил долгие и безмятежные путешествия, появившись вскоре после того, как израненный Альдо побывал в двух шагах от смерти. Новый автомобиль был еще одним свидетельством дружбы Адальбера, которого Лиза называла "побратимом".

На этот раз погода соответствовала автомобилю и всей приятной компании, готовой к путешествию. К полудню они были уже в Дижоне.

– Кто не против полакомиться улитками? – осведомился Альдо.

– Ни за что! – возопила План-Крепен. – Ужас-то какой!

– Что значит ужас? Неужели благородный род дю План-Крепен обошелся без любителей брюхоногих, приготовленных с чесноком? – поинтерсовался Адальбер, глядя на нее в зеркало заднего вида.

– А я бы не отказалась, – призналась тетушка Амели. – Вот только как быть с чесноком? Этот продук недопустим в обществе.

– Пустяки, тетушка! – беспечно улыбнулся Альдо. – Уладим дело в пять минут. Пожуете зерна кофе, и все в порядке.

Но План-Крепен не собиралась сдаваться.

– Ваш рецепт пригоден только для тех, у кого вместо зубов мельничные жернова! – заявила она, поджав губы.

Обедать отправились в "Красную шапочку", добротную гостиницу с рестораном, приютившуюся под крылом собора Святого Бенина. "Колокол", главный местный отель, был роскошнее, но в "Красной шапочке" кухней заведовал молодой и очень одаренный повар. Мари-Анжелин выбрала на закуску любимую ветчину с жирком, затем вкуснейшего петуха в вине и воздушный десерт в виде меренг с желе из черной смородины. Едва усевшись в машину, она тут же заснула, несмотря на две чашки кофе, завершившие обед.

В Понтарлье они приехали, когда заходящее солнце окрасило в красный цвет дома пограничного городка, приютившегося в начале ущелья, по обе стороны которого красовались замки. Гору с левой стороны венчала суровая крепость Жу, вознесшая свои непобедимые стены на высоту тысячи метров. На склоне горы справа виднелся форт Лармон, менее впечатляющий, но не менее грозный, нависая над шоссе и железной дорогой, стремившейся к озерам и мирным равнинам Французской Швейцарии.

Стоило нашим путешественникам миновать город, как можно было считать, что они добрались до места. За поворотом, опершись на гору в окружении темных елей, возможно, самых высоких во Франции, стоял крепкий дом, чье трехсотлетие собирались отпраздновать с большим размахом. Смотрел он на пологий склон с красивым парком и мерцающее внизу синее озеро.

Усадьба носила название Шато-Водре, но ее красивый старинный дом был не единственным, украшавшим гористые пейзажи Франш-Конте. Здесь строили прочные дома, сочетая соразмерность с основательностью, без которой не проживешь в этом климате. Самом суровом во Франции. Дом профессора отличало строгое изящество начала "Великого века"[40]: розовый кирпич, золотистый камень, высокая, сделанная словно бы из коричневого бархата крыша, благородный фронтон над фасадом с лестницей, ступени которой вели в парк, разбитый в лучших традициях Ленотра с чудесным видом на озеро у подножия горы.

Автомобиль уже ехал по главной аллее, затененной раскидистыми дубами, и вскоре остановился на лужайке, уставленной кадками с апельсиновыми деревьями, которые только что вынесли из оранжереи, где они зимовали.

– Вот жилище, а вот и семья, – Лотарь, с которым они встретились в баре возле почты, как и договаривались, и который показывал им дорогу, обвел рукой дом и стоящую на крыльце женскую фигуру. – Рекомендую, моя сестра Клотильда.

Насколько монументален был профессор, настолько хрупка, скромна и застенчива оказалась его сестра. Однако и у нее были свои особенности. Водре-Шомар предупредил своих гостей, что сестра болтлива, как сорока, хоть и кротка, тиха и мухи не обидит. Говорит она в основном сама с собой, как часто случается с людьми, которые долго жили в одиночестве. Брата своего она почитала без меры, считала светочем учености, светилом мировой величины. Профессор над этим посмеивался, но был весьма польщен.

Воплощение доброты, великолепная хозяйка, мадемуазель Клотильда обожала принимать гостей, которым ее словоохотливость порой досаждала. Однако Лотарь не делал тайны из недостатка сестры, считая, что, предупредив о нем, он сразу избавляет всех от неловкости.