Неудобное наследство. Гены, расы и история человечества - Николас Уэйд

Серный запах или какой–нибудь другой, но культура каждой расы, имеет она генетическую основу или нет, — это именно то, что, по предположению Лэндиса, породило разницу в экономическом развитии. Если учесть своеобразие европейских обществ и время, в течение которого они шли собственным путем развития, — по меньшей мере 1000 лет, социальное поведение европейцев вполне могло стать генетической адаптацией к трудностям выживания и достижения успеха в европейском обществе. Собранные Кларком данные по снижению уровня насилия и росту грамотности с 1200 по 1800 г., рассмотренные в главе 7, говорят в пользу этой возможности.

Хотя для китайской популяции аналогичных данных не существует, это общество обладало характерным своеобразием еще дольше — по меньшей мере 2000 лет, и интенсивное давление отбора на выживание, описанное в главе 7, должно было адаптировать китайцев к их обществу точно так же, как европейцы приспосабливались к своему.

Психологи, изучающие поведенческие особенности в европейских и восточноазиатских популяциях, обычно приписывают все различия исключительно культуре. С точки зрения эволюции это не совсем верно. Социальное поведение общества — главный фактор его выживания. Социальное поведение должно быть настолько же тесно взаимосвязано с преобладающими условиями жизни, как и очевидные признаки, различающиеся у разных рас, такие как цвет кожи или волос.

Институты, характеризующие общество, представляют собой смесь форм поведения, обусловленных культурой и находящихся под влиянием генетических факторов. Культурный компонент можно распознать по тому, насколько быстро он меняется, несмотря на консерватизм многих институтов. Война, например, является институтом во всех человеческих обществах, но как будет реализована эта генетически сформированная склонность, зависит от культуры и обстоятельств. Германия и Япония построили милитаристские общества до и во время Второй мировой войны, но сейчас обе эти страны стали решительно миролюбивыми. Это изменение — культурного характера, поскольку произошло слишком быстро, чтобы расцениваться как генетическое. Вряд ли можно сомневаться, что оба народа сохраняют склонность к воинственности и реализуют ее, если в этом будет необходимость.

Отличительной чертой генетически обусловленного поведения является то, что оно сохраняется неизменным на протяжении поколений. Наличие генетической привязки объяснило бы, почему покинувшие родину популяции англичан по всему миру вели себя одинаково — похоже друг на друга и на исходную популяцию — на протяжении многих веков и почему то же самое верно и для китайцев, уехавших за границу. Генетическая основа социального поведения групп также объясняет, почему популяциям так трудно перенимать желаемые качества. Малайские, таиландские или индонезийские популяции, среди которых есть преуспевающие китайские диаспоры, могут завидовать успешности китайцев, но странным образом не способны скопировать их поведение. Люди склонны к подражанию, и если бы деловой успех китайцев был связан исключительно с культурой, то для всех было бы легко перенять их методы. Но этого не происходит, поскольку социальное поведение китайцев и других народов имеет генетический компонент наряду с культурным, который легче поддается идентификации. Генетическая основа социального поведения до сих пор остается во многом неясной, и трудно сказать, как именно прописаны в нейронах правила, его регулирующие. Например, явно существует генетическая предрасположенность избегать инцеста. Но маловероятно, чтобы это генетическое правило было сформулировано именно так. Эксперименты в израильских кибуцах и китайских семьях на Тайване предполагают, что на практике табу на инцест обусловлено отвращением ко вступлению в брак с партнером, которого человек близко знал в детстве. То есть правило в нейронах, вероятно, прописано так: «Если ты вырос под одной крышей с человеком, то это неподходящий брачный партнер».

Действительно ли европейцы являются носителями генов, способствующих открытым обществам и главенству закона? Есть ли ген, обусловливающий уважение к праву собственности или ограничивающий абсолютную власть монархов? Вряд ли дело обстоит именно таким образом. Никто пока не может сказать точно, какие паттерны нервных связей создают у европейских популяций склонность к открытым обществам и верховенству права, а не к автократиям или у китайцев — тягу к семейным узам, политической иерархии и конформизму. Но нет причин сомневаться, что эволюция способна выработать изощренные решения, чтобы человек мог справиться со сложными проблемами социальной адаптации.

Очевидно, что существует генетическая склонность следовать правилам общества и наказывать тех, кто их нарушает, как отмечалось в главе 3. Если европейцы были чуть менее склонны наказывать нарушителей, а китайцы — чуть более, это могло бы объяснить, почему европейские общества более, а китайские менее терпимы к диссидентам и новаторам. Поскольку гены, регулирующие следование правилам и наказание нарушителей, еще не выявлены, остается неизвестным, действительно ли они различаются у европейцев и китайцев предполагаемым образом. У природы есть много рычагов настройки для разнообразного социального поведения и много способов прийти к одинаковому результату.

Таким образом, подъем Запада может оказаться связанным, как минимум в некоторой степени, с эволюцией европейских популяций по мере их адаптации к географическим и военным условиям своей особой экологической среды. То, что европейские общества оказались более продуктивными и инновационными, чем другие, по крайней мере в современном мире, разумеется, не означает, будто европейцы лучше других — это совершенно бессмысленное понятие с точки зрения эволюции. Европейцы похожи на всех остальных, за исключением небольших отличий в социальном поведении. Однако эти небольшие отличия, как правило незаметные на индивидуальном уровне, имеют важные последствия на уровне общества. Европейские институты — смесь культуры и социального поведения — служат причиной того, что европейцы построили новаторские, открытые и эффективные общества. Подъем Запада, а до этого также Китая — исторические события, которые в той мере, в какой естественный отбор влияет на социальное поведение данных популяций, являются и этапами человеческой эволюции.

Институты являются «неизменяемыми, ценными, повторяющимися паттернами человеческого поведения», как выразился Хантингтон; их важнейшая функция — содействовать коллективной деятельности в обществе. Без определенного набора четких и относительно устойчивых правил людям приходилось бы пересматривать свои взаимодействия буквально на каждом шагу. Такие правила часто определяются культурой и сильно различаются в зависимости от общества и эпохи, но способность их создавать и соблюдать тесно связана генетически с работой головного мозга человека.

Фрэнсис Фукуяма [1]

Представьте, что вы, англоязычный потомок европейцев, стоите на холме вместе с человеком из Восточной Азии и еще одним — из Африки. Из–за искривления пространственно–временного континуума вы вдруг обнаруживаете, что держите за руку свою мать, она — вашу бабушку и так далее: длинная череда предков тянется вниз по холму. Такие же живые предки появляются рядом с восточным азиатом и африканцем, и три линии женщин, держащихся за руки, змеятся по склону холма в долину, расположенную внизу.