Голубиная книга 2 - Ирина Боброва

было. Только слова откуда — то издалека слышатся: «А мы тебя не звали… Не нужен ты нам… Такой вот…»…

— Ох, что утворили со мной, родственнички, ох во что вогнали, — люто ненавидя весь свет, шептал он посиневшими губами. — Сидят там, в своём Ирие, кисели от пуза жрут, сливочками закусывают, в молоке ноги моют… — Представив эту картину, Лихо упал на землю, и давай когтями траву драть. Лежит, воет, полный рот сору набилось, а голод знай себе терзает, внутренности узлом завязывает.

— Ох — ох — оюшки — охо… да хоть бы кто меня помянул… хоть последний б лентяй, у какого ни ложки, ни плошки имя моё вслух проговорил… Либо беда какая случилась бы… а только зря всё… ой, зря… В Лукоморье если беда, то всем миром встают, быстро беду прочь гонят… — Лишенька замер, поднял от земли лицо. Ровные бровки поползли вверх, в глазах сверкнула надежда, уголки губ дрогнули, складываясь в хитрую улыбочку. — Подожди, подожди… А если много бед? Чтоб миру собраться возможности не случилось? Чтоб каждый по отдельности своей собственной бедой занимался? Единолично горе расхлёбывал? А если дядька поможет?… Не чужой ведь! А что, со всех изб разом крыши сорвёт, посевы градом побьёт, воду смерчем закружит, или мороз посреди лета принесёт? И быть иначе не должно, не зря ж меня здесь заперли? Зачем — то я им в Лукоморье нужен? Стрибог!!! — Закричал Лихо, вскакивая на ноги. — Стрибог, дядька мой родный, воззри на племянника своего убогого!.. Преклони ухо своё к устам моим недостойным!

— Слышу тебя, говори!.. — Засвистело отовсюду. — Чего стенаешь? Дело пытаешь, али от дела лытаешь?

— Дядюшка!.. Холодно мне, озяб я весь… Ведь не чужой я вам, — прокричал Лихо в воющее пространство.

— Да не кричи ты так, я каждый шепот слышу, каждый вздох, каждое дуновение для меня ведомо. Всё, что воздух колеблет, то и моё. И слова твои мимо не прошли. Да только помочь могу тебе лишь советом, а беды людишкам ты сам организовывай, да только имени они твоего не слыхали никогда, отродясь тебя в Лукоморье не звали, и знать не знали!

— Дядюшка, помоги мне. Донеси имя моё до каждого, имеющего дыхание живое. Они помянут меня в недобрый час, а я уж отслужу тебе!

— Ха!.. Ха!.. Ха!.. Да как же ты, тля ползучая отслужишь мне? Великому богу? Повелителю ветров? Владыке воздуха?

— Да ты уж помоги, а как отслужить, мы уж потом вместе придумаем, — сказал Лишенька и, потупив взгляд, гаденько улыбнулся.

— Ну, будь по твоему, — согласился Стрибог, и тут же в воздухе на тысячи голосов завыло: «Лихо — оооо…. Ли — иииихо!.. Лихо — лихо — лихо… хо… о…»

— Надует чего — то, — вздыхали бояре.

— Ох, не к добру Стрибог разбушевался…

— А урону — то, урону для хозяйства сколько, так и не вышептать, и не высказать…

— Ох, лихо, лихо — то, который уже день бушевание природное, и конца ему не предвидится…

Бояре третий день заседали в большой грановитой палате. Прели в парадных одеждах, и конца этим прениям не предвиделось. Уж все узоры рассмотрели, что лукоморские мастера на стенах вырезали, каждый завиток деревянный наизусть выучили. Разбуди любого боярина среди ночи, дай перо в руки — тут же набросок сделают резьбы, украшающей царскую палату, и вряд ли ошибутся. Сравнивай потом — отличий не найдёшь. Вот вырезан Стрибог — глаза горят, космы по ветру развеваются, щёки надуты, а изо рта ветры буйные вырываются. Вот рядом с ним изобразили лукоморские мастера — резчики Хорста Солнцеподобного, и сестру их, Лелю. За их спинами остальные Сварожичи построились. Будто у каждого в руках лукошко с зерном. Сев идёт, а что сеют — неведомо.

— Во двор носа не высунуть, шаг сделаешь, другой сделаешь, а дальше летишь вверх тормашками, — сообщил воевода Потап, входя в думскую горницу.

Бояре опять завздыхали, закивали головами:

— Ох, и лихо — то какое, воевода…

— Сейчас ещё троих лукоморцев с деревьев сняли. А ещё одного аж на журавль колодезный забросило, насилу спасли бедолагу. Жердина туда — сюда ходит, и мужик то вверх взлетает, то вниз падает. С трудом пальцы ему разжали, так в журавля вцепился. И вовремя… только в сторону оттащили, как вырвало журавель тот колодезный, веретеном закрутило и в небо унесло… — Посмотрел воевода на пустой трон и тоже вздохнул:

— Эх, где сейчас наш царь — батюшка? Уж он — то бы решил, как Стрибога задобрить. И Яросвет, шельма плюгавая, у себя в землянке схоронился, заперся, носу наружу не кажет. Как не пытались выманить — не идёт, непутята. Цельный отряд за ним послал, дружинники верёвками обвязались, едва дошли. А этот стервец послал всех с лёгкой душой — назад, в Городище. С тем и возвернулись.

Прошёл он к скамье, сел, шлем богатырский на колено положил. Тут же рядом Домовик уселся, в руках лыко держит, пальцами быстро — быстро перебирает — лапоть плетёт, а сам говорит:

— Толку с того Яросвета, как с козла молока, то есть совершенно нет никакого, ибо он сам не ведает, что делать, и Стрибогу, поди, жертву не приносил, позабыл о всех наших защитниках и покровителях.

— Правду речёшь, Домовик, — помрачнел Потап. — Только Перуна чтит, да Морену задабривает. Вот Морена по нашу душу, поди, и заявилась раньше времени. Но мы и ей отпор дадим, мы с самой смертью поспорим.

— И ты правду речёшь, — кивнул маленький домовой, — ибо не настал наш час в сады райские отправиться, хлебать из молочной реки сливочки, да кисельком заедать. Хотя удовольствия в том не вижу, ибо за вечность кисель поднадоесть может преизрядно. Да и сродич мой, Овинник, что скотником в Ирие служит, при корове Зимун приставленным, сообщил мне по большому родственному секрету, что в раю сейчас не до людей, ибо все боги шибко занятые. Говорил, что гостей понаехало — не счесть, всяких разномастных родичей понабежало. И будто съезжать не собирались, а даже напротив, строиться собрались, стройматерьялов ужас как много привезли. А я вот думаю: а чего б им не строиться, ибо добыча камня хорошо поставлена и обжиг кирпича налажен?

— Послушай, так может там, в Ирие, гулянка радостная для гостей устроена? А Стрибог расшалился от того, что сурицы хмельной перебрал? Так мы сщас живо найдём чем его протрезвить, чего ему в жертву принести, дабы носиться по земле поднебесной и ураганы устраивать зарёкся на долгое время. Еленушка, жена моя милая! — Крикнул Потап, впрочем, точно зная, что Елена сверху на