Позолоченное великолепие - Розалинда Лейкер

Они стояли и целовались целую вечность. Затем он взял ее на руки и, жадно целуя, понес к тому месту, где мягкий сухой мох достигал почти самого края пруда. Оуэн опустил ее и начал восторгаться ею, Изабелла, пребывая в состоянии чистого блаженства, поняла, что это все случилось в обстановке, которая никак не связана с прошлым и кладет новое начало тому, по чему она так тосковала. Ее сердце избавилось от теней прошлого столь же легко, как ее тело в воде высвободилось из сорочки.

— Я люблю тебя, — прошептал он, целуя ее в уста, волосы, плоть.

Изабелла вторила его словам любви сладкими вздохами и невольной дрожью, гладила руками его голову, шею и широкие плечи. Тут его лицо загородило небо, мощное тело накрыло Изабеллу и он, овладев ею, унес ее в неизведанное царство страстей. Впервые в жизни Изабелла достигла вершины экстаза.

Томас стоял руки в боки и с мрачным видом наблюдал за тем, как во дворе из ящика извлекают разбитое вдребезги зеркало. Он не испытывал ни малейшего суеверного страха, видя свое изображение во множестве кусочков стекла, но пришел в ярость оттого, что такая дорогая вещь, доверенная работнику по имени Хейнс, прибыла на место назначения разбитой. Она была застрахована, как и любой его товар, который куда-либо отправлялся, но самую большую опасность представляло разочарование и недовольство клиента. По мере того, как расширялось его дело, было важно приобрести доверие, ради чего он занимался всякими мелочами, обслуживая перспективных клиентов, хотя эта пустячная возня вряд ли стоила времени и внимания его работников: новая ручка для кофейника, ремонт садового кресла, незначительные переделки не представляющей ценности мебели, другая рейка для занавесок. Список таких работ был бесконечен. Больше всего его работники не любили заниматься постелями, когда из матрацев приходилось вытряхивать все перья, валиками, подушками, которые надо было избавить от паразитов, сушить, выбивать. Предварительная стадия такой работы как раз выполнялась под одним из навесов во дворе, где новая партия гагачьего пуха, доставленного из Гудзонова залива, раскладывалась на брезентовом полотне. Пух взлетал в воздух всякий раз, когда открывалась дверь и дул сквозняк.

— Хейнс! — рявкнул он, снимая с нижней губы прилипшее шальное перо. Работник подошел к нему. Он был пьян, когда занимался тем зеркалом, и если хозяин обнаружит это, его точно уволят.

— Это был несчастный случай, мистер Чиппендейл, — выпалил он. — Тут уже ничего нельзя было поделать.

— Как это случилось?

— Во время разгрузки. Понимаете, оно тяжелое. Из дома вышли слуги, чтобы помочь, кто-то поскользнулся, и ящик углом упал на землю.

— Это ты поскользнулся? Плохо держался на ногах, а?

— Разве я мог, хозяин?

— Ты ведь знаешь мое правило — не пить, когда доставляешь товар.

— Хозяин, я не нарушал этого правила, и не нарушу.

Томас внимательно смотрел на него, он не сомневался, что работник врет. Парень трясся всем телом, в этом не было ничего удивительного, ведь он мог лишиться куска хлеба. Дома его ждали шесть ртов, а жена вынашивала еще одного. До сих пор он работал хорошо, и Томас, предпочитавший действовать справедливо, решил дать ему возможность исправиться.

— Хорошо. На этот раз я поверю тебе. Возвращайся к работе.

Хейнс обрадовался, что получил отсрочку и достаточно искренне выражал свою благодарность. Томас не сомневался — впредь Хейнс станет утолять свою неуемную жажду лишь после того, как товар будет доставлен по назначению. Ничего страшного не случилось, если не считать зеркала. Томас вздохнул и пошел к конторе распорядиться, чтобы клерк получил страховую сумму. Но едва он достиг порога, как возникла суматоха. Из дома торопливо вышла Кэтрин и по пути столкнулась с одним из учеников, который только что освободил завязки на мешке с гусиными перьями, после чего в воздух поднялась настоящая снежная буря, скрыв все из виду. Томас обрадовался, что Кэтрин не упала, подбежал к ней, чтобы убедиться, не случилось ли с ней чего-либо. Он уже думал, что она будет смеяться над таким казусом, но было достаточно бросить один взгляд на ее вытянутое, побелевшее лицо, чтобы понять, почему она так торопилась разыскать его.

— Возвращайся домой, — сказал он, поддерживая ее за локоть. — Я пошлю за повивальной бабкой.

Остаток дня тянулся мучительно долго. Как Томас и ожидал, Кэтрин держалась храбро, но проходил час за часом, а боли нарастали, отнимая у нее силы и выдержку. Близился вечер, работники тихо расходились по домам, большинство из них были семейными людьми и сочувствовали хозяину, который смотрел неподвижным взором, когда приглушенные крики молодой жены проникали сквозь окна комнаты, где она лежала. Как обычно, Томас закрыл ворота и повесил на них замок, но не мог съесть ужин, который ему приготовила Кэтрин еще утром и, накрыв его марлей, оставила в прохладной кладовой. Еда застревала у него в горле. К несчастью, женщины не пускали его к жене, одна из них все время запирала дверь на засов, а другая в случае надобности приносила новое постельное белье, или горячую воду, или еще что-нибудь из кухни. Он подумал, что его отчаянное выражение лица поведало им о том, что он будет только мешать, и женщины предпринимали меры предосторожности. Он пытался поговорить с Кэтрин со двора через окно, но с внутренней стороны опустили занавески и не открывали щеколду, чтобы он мог сказать ласковое слово или подбодрить жену.

Незадолго до полночи Кэтрин стала надрывно кричать, это были непрерывные ужасные крики, отдававшиеся в его ушах. Он подумал, что сойдет с ума, и стал ходить туда и сюда по мощеному двору, словно лев, угодивший в клетку. Ему все больше казалось, что кричит сумасшедшая, и он вдруг страшно испугался, опасаясь, как бы она не умерла, а эти старые ведьмы не говорят об этом. Томас бросился в дом и стал отчаянно барабанить кулаком по двери спальни, требуя, чтобы его впустили.

— Впустите меня! Откройте дверь или я вышибу ее!

С другой стороны двери на него зашипел чей-то голос:

— Уходи! Это женское дело, тебе здесь не место.

Но Кэтрин услышала его и, когда ее очередной крик достиг пика, с ее уст сорвалось имя мужа. Он, не помня себя, ногой выбил дверь и ворвался в освещенную лампой комнату, где стоял дурной запах и жара. Он не обращал внимания на возмущенные голоса и бросился к постели жены. Лицо Кэтрин среди смятых подушек едва можно было узнать, она испытывала страшные муки, ее каштановые волосы разметались длинными прядями, взмокшее от пота тело едва прикрывала похожая на тряпку ночная рубашка, которую она, борясь с болью, изодрала в клочья. Томас подошел к ближайшему окну и широко распахнул его, впуская прохладный ночной воздух, затем взял жену за руку и, держа ее, опустился на колени возле постели. Она вцепилась в его руку с такой силой, словно он спасал утопающую. Кэтрин не могла говорить. Собрав все силы, которые придало ей присутствие мужа, она напряглась, изогнулась и вытолкнула из чрева его ребенка. Мальчика. У него родился сын! Сын!