Заговор Европы - Василий Галин

В те годы, накануне Первой мировой, в британской европейской практике царила та же политика «умиротворения». Она не была изобретением Чемберлена, ее во время череды Балканских войн использовал предшественник премьер-министра, министр иностранных дел Э. Грэй. Несмотря на неоднократные предложения Николая II, правительство Англии категорически отказывалось остановить продвижение Австро-Венгрии на Восток. Наоборот, все усилия англофранцузской дипломатии были направлены на ослабление русского влияния на Балканах и на потакание Австро-Венгрии. Первая мировая война, по мнению многих, в том числе и Пуанкаре, во многом стала следствием именно политики «умиротворения» Э. Грэя. Б. Такман описывала эту политику следующим образом: «Находясь в течение восьми лет на посту министра иностранных дел в тот период, когда, по выражению Бюлова, «боснийские» кризисы следовали один за другим, Грэй достиг совершенства в манере речи, которая не содержала почти никакого смысла»1146.

Министр иностранных дел России Сазонов накануне Первой мировой полагал, что: «При нынешнем обороте дел первостепенное значение приобретает то положение, которое займет Англия. Пока есть еще возможность предотвратить европейскую войну… К сожалению, по имеющимся у нас сведениям, Австрия накануне своего выступления в Белграде считала себя вправе надеяться, что ее требования не встретят со стороны Англии возражений, и этим расчетом до известной степени было обусловлено ее решение»1147. С русским министром был полностью солидарен французский президент. Английский посол во Франции 30 июля доносил: «Президент… убежден, что мир между державами находится в руках Великобритании… Если бы разразилась всеобщая война на континенте, Англия неминуемо была бы в нее вовлечена ради сохранения своих же жизненных интересов. Заявление о ее намерении поддержать Францию, которая искренне желает сохранения мира, несомненно, удержит Германию от стремления к войне»1148. 31 июля 1914 г. Пуанкаре лично обратился с письмом к английскому королю Георгу V: «Если бы Германия имела уверенность, что английское правительство не вмешается в конфликт, в который вовлечена Франция, война была бы неизбежна, и наоборот, если бы Германия была уверена, что entente Cordiale было бы подтверждено в худшем случае совместным выступлением Англии и Франции на поле сражения, это явилось бы большой гарантией того, что мир не будет нарушен»1149. Сам Вильгельм заявлял, что: «Одного слова от Англии было бы достаточно, чтобы предотвратить войну»1150.

Но вот война началась. «Неплохо бы напомнить, — отмечал в конце 1939 г. Р. Анситтарт, тогдашний главный советник по дипломатическим вопросам Форин оффиса, — что в последней войне, из которой мы едва смогли выкарабкаться… У Франции не было ни единого шанса выжить, если бы не Восточный фронт. Да и то она едва могла избежать разгрома» (курсив в оригинале)1151. У Черчилль подтверждал, в Первой мировой западные союзники смогли продержаться три года только потому, что огромная армия царя сковывала немцев на востоке1152.

А что же сами союзники? По словам А. Деникина, они «отнеслись с жестоким, циничным эгоизмом к судьбам России…». Позже генерал добавлял: «обоюдная государственная польза требовала от союзников не самопожертвования (этот банальный, с точки зрения Европы, альтруизм был похоронен давно на полях Восточной Пруссии и Галиции в русских братских могилах); она требовала некоторой жертвы. Конъюнктура безнадежная. До такой моральной высоты психология европейских государственных деятелей и практика союзной дипломатии подняться не могли»1153. «В толще армии и в глубинах народа широко всходила мысль, — вспоминал Головин, — что будто бы война нам была ловко навязана союзниками, желавшими руками России ослабить Германию. Автору часто приходилось слышать начиная с зимы 1915/16 года циркулировавшую среди солдатской массы фразу: «Союзники решили вести войну до последней капли крови русского солдата»1154. Этим настроениям были подвержены не только солдаты, как вспоминал бывший военный министр Сухомлинов: «лозунг мира с немцами и войны с «капиталом согласия» становился среди молодого корпуса офицеров все популярнее, так как очевидная эксплуатация России Антантой, несомненное использование русского солдата исключительно как пушечного мяса… Это было проклятие, тяготевшее над Временным правительством, а также и царским, которое… договором двойственного союза вело Россию к французскому игу. С того времени, как Россия… пошла на то, чтобы после объявления войны не соглашаться идти ни на какой сепаратный мир, она потеряла самостоятельность, так как в техническом отношении находилась в полной зависимости от своего союзника…»1155.

По словам Сухомлинова: «Русский народ своими дипломатами и финансовыми людьми прямо-таки был продан Франции»1156. В. Ламздорф, отражая эти настроения еще, в 1891 г. писал: «Французы собираются осаждать нас предложениями заключить соглашение о совместных военных действиях обеих держав в случае нападения какой-нибудь третьей стороны. Совершенно запутавшись в их сетях, мы будем преданы и проданы при первом удобном случае»1157. Ллойд Джордж уже после войны сетовал: «Если бы мы послали в Россию половину снарядов, израсходованных впоследствии в битвах на западном фронте, и пятую часть орудий, то не только не было бы русского поражения, но немцы были бы отброшены на расстояние, по сравнению с которым захват нескольких окровавленных километров во Франции казался бы насмешкой»1158. Ллойд Джордж, говоря о союзнических обязательствах отмечал: «Мы предоставили Россию ее собственной судьбе…»1159.

Прежняя жертвенная готовность по отношению к своим союзникам сменилась в русской армии чувством горькой обиды и разочарования. Генерал Нокс в воспоминаниях приводит свой разговор с генерал-квартирмейстером штаба армий Западного фронта ген. Лебедевым. Последний «сказал, что история осудит Англию и Францию за то, что они месяцами притаились, как зайцы в своих норах, свалив всю тяжесть на Россию… Что мог я ответить на это? Ибо я знал, что многое из того, что говорил Лебедев, была правда. Я говорил, что мог. Я надеюсь только, что говорил не глупее того, что высказывали некоторые из наших государственных деятелей, на беседах которых я присутствовал»1160. Английский посол в России Бьюкенен тогда докладывал в Лондон: «Негативные чувства против нас и французов распространились столь широко, что мы не можем терять времени — мы должны представить доказательства того, что мы не бездействуем в ситуации, когда немцы переводят свои войска с Западного на Восточный фронт»1161.

Чем закончилась Первая Мировая война для России? Тем, о чем предупреждал еще в 1913 г. сотрудник русского Генерального штаба Вандам. Он уже тогда прогнозировал, что после разгрома Германии на континенте останется одна великая держава — Россия и Англия с Францией сделают все, в том числе и сколотят новую антирусскую коалицию, чтобы не допустить этого. Представители британского истеблишмента высказывали в те же годы аналогичное мнение. Оптимальным решением было падение России вместе с Германией. Именно это решение обсуждалось на совещании Э. Хауза с представителями британского правительства в феврале 1916 г.1162. По англо-американскому плану в России должна была произойти либеральная революция, которая в тех условиях неизбежно хоронила Россию как государство.

Но после либеральной в России неожиданно произошла социалистическая революция. К власти пришли большевики. В ответ Англия, Франция, США и еще 14 государств прибегли к интервенции и блокаде Советской России, принесших миллионы жертв. Но это не смутило Запад, ведь не непосредственно же их руками, да и на что не пойдешь ради святых принципов демократии. В очередной раз политес был соблюден, а вина списана на большевиков. Интервенция закончилась отторжением от России западных провинций, установлением «санитарного кордона», политической и экономической изоляцией.