Война на пороге. Гильбертова пустыня - Елена Переслегина

Тайвань что-то темнит со своим ураном, боюсь, что нет там его вовсе. Ты проверяй! Я давно заметил, что когда что- то оказывается неожиданно найдено в "горячей точке", то наверняка, найти это кому-то позарез хочется, а хотение за тектонику плит не отвечает.

Приезжали тут студенты. Насмешили, говорят, мол, общность у нас новая тут или нация на Сахалине рождается. А я их спрашиваю, во имя чего она рождается ? Засмущались... Думали, что земля свои плиты сдвигает, так это просто потягивается, а в потягушечках, мол, нации и рождаются. Ну, меня в школе хорошо учили всяким наукам, прочел я им лекцию про системность познания мира. Расстроились. Раньше доброго царя хотели, теперь новую нацию. А что изменилось-то? Эх, не увижу я, брат, твоего Будущего, которое вы там, в Питере, рисуете: тут такие «волны прошлого», что не выплыть нам. А японского Будущего мне не надо, прости уж, — пойду в русское средневековье детишек учить физике с бухгалтерией. Здесь хорошо пока: завод, небо, море. Не смей только позволить им ядерными бомбами кидаться. У нас вся рыба передохнет, и нечего будет тебе послать. И бункеров мы не роем, надеясь на твою лояльность. Так что вот посылаю тебе с нарочным, "на деревню разведчику, Сергею Николаевичу"...»

Еще в 2006-м Первый разбирал японские инициативы по атому. «Все как при Гитлере, — думал он. - Те тоже рвались дружить». Японцы были обеспечены своим атомом, они единственные как-то своевременно отстроили свои АЭС, но тяготели к Углегорскому углю и тянули свои коротенькие ручки к нашей инфраструктуре, грамотно и цепко. Мост был построен в 2010-м уже с их участием, тоннель заканчивал первую очередь, «кольцо», которое пока собиралось возить геокультурную «рамку» цивилизации, было каким угодно, только не обручальным.

2010 год, сентябрь

Мияко вылезла из проводов и свистнула тихонько, но внятно, как модный флеш-сигнал. Куно вошел и взял ее за руки, притянул к себе, и так они стояли секунд десять.

— Мы устареваем! — бросила она. — Уже есть лучше.

— Пока я на лучших не зарабатываю!

— Пойдем ко мне!

— Я и так у тебя.

— Да нет, вниз. Пошли. Норико ушла ловить активы.

Они спустились в просторную комнату без окон со слабой вентиляцией с потолка. На стене висел меч, а на разобранной кровати лежал дамский пистолет и открытый ноутбук класса X. Дети подвинули оборудование и плюхнулись в кровать.

Когда Норико вошла, они уже просто валялись поверх одеяла и разговаривали со своими абонентами по ушкам.

Норико потянула носом и открыла вентиляцию. «Есть будете?» — спросила она, но влюбленные трепались самозабвенно и скоро, как только могут музыкально-языковые пропевать фразы, она присела за стол и вытащила сэндвичи. Выстрелы раздались откуда-то сверху. Пистолет схватила Мияко, она уже была в джинсах и кроссовках, правда, без носков и в жилете. Мальчишка взял меч. Надев штаны и жилет. Норико вытащила из стола другой пистолет, тяжелый, чужой, и погасила свет. Затем по затишью она скользнула под вентиляционную шахту и жестом предложила Мияко забраться на плечи. Та встала, подтянулась, выдавила решеточку и, похоже, без потерь вырулила наверх. Норико похвалила себя за смененную обойму, и они кинули на пальцах при свете фонарика кому лезть, выпало Норико. Куно согнался под тяжестью атлетически сложенной девицы, но выпрямился, держа на прицеле дверь. Норико вползла в вентиляционную шахту, шуркнула, слабо зацепившись, но наступила тишина, и только Мияко подтверждала в «уши», что это нападение, но у них есть шансы.

Это были обычные копы, и странно, что они втроем сразу не убили их всех, а так долго хитрили. Подкрепления к пяти убитым из Патруля не пришло, но... Пришлось убираться на новую площадку. Мияко пожала плечами и повела их к Киндзабуро во дворик с вывеской про Джаз. Здесь была окраина. У Киндзабуро стоял сервер и дымилась лапша. Он был старым. Ему было на вид лет тридцать пять. Таких было мало. Он был хозяин бара. Любил Джаз. Еще Киндзабуро был врач. Настоящий. И христианин. Вот это было вообще странно. Он не боялся смерти. Это читалось в его глазах, глубоких, как у старика. Они переночевали в одной спальне и наутро поехали в школу, чтобы увидеть своих. Учитель, размахивая палкой, расчищал свалку у порога. Мияко подтянулась и запрыгнула в окно первого этажа. За ней, игнорируя разборки младших, влезли в коридор и разбежались по своим классам Норико и Куно. У них были уроки истории и правоведения. В коридоре Юкио чинил верхнюю камеру слежения. Она напоминала учителям об историческом прошлом. Норико пнула ногой стремянку, она закачалась, и Юкио упал с камерой в руках. История не прощала старой техники: в дверях непобежденные, но побитые малыши рассмеялись. Норико почувствовала удар дубинкой и упала. Во глупо-то! Удрать от копов и получить в школе. Она не слышала, как взбодренные флеш-сигналом через полминуты три класса высыпали в коридоры, подобрали Норико и, подумав, Юкио заодно, закинули их в подсобку отдыхать, а сами начали движение по коридору к учительской половине. Бронированная стойка преграждала им путь, и не на шутку злобный охранник грозил огнестрелом, а вовсе не бокеном, как полагалось по закону. Но законы менялись. Почти каждый день. У Юкио, вроде бы, был сложный перелом руки, однако он дотянулся до Норико и стал в подсобке душить ее, да так активно, что она очнулась и закричала хрипло, но услышали. В подсобку, выбив дверь, влетел какой-то малознакомый парень, убил Юкио, дал Норико конфетку от кашля, деловито, как свой. В школе слышались выстрелы. Норико достала, проверила пистолет; если она потеряет и этот, то у нее не останется оружия. В их планы не входило закрывать школу сегодня. Это было преждевременно. В школе все отрабатывалось. Теперь оставались игровые клубы и Интернет-полисы, но там взрослые проверяли как звери, а разгром серверов грозил порушить ширму новой связи. Но волна уже началась. К школе стянули войска.

Было убито всего пять учителей и ранено десяток малолеток. Они были заложниками ТОГО, что начнется сейчас в пяти районах Токио. Сигнал «два» прозвенел, и дай вам боги, большие, справиться с пятью школами окраин. Оцепление было серьезным. Вышли родители и стали уговаривать некоторых вернуться. Норико пошатывало. Она увидела мать, которая шла к ней, высокая и строгая, как рельс. Норико выстрелила только когда большие сами открыли огонь, и заговорщики попрятались за окнами, кто-то выстрелил в мать и попал в ногу. Но дочь была уже мертва. «Так я и думала, что меня сегодня убьют», - Норико прилегла на асфальт под окном, в которое впрыгнула сегодня с утра, опустила руку с груди и умерла. Четвертая связь работала. «Большие» задыхались от вызовов. Некоторые застрелились сами. Это была самая популярная смерть среди взрослых Японии за последний год. Иностранцы писали, что Япония напоминает фильм ужасов. Япония отзывалась корректно: проблемы отцов и детей. Западные журналисты писали, что при таких детях скоро не останется отцов. Но были оазисы, и их цепь, обрамленная войсками, растягивалась и была готова задушить это проклятое двенадцатилетнее Будущее. Некоторых купили с помощью техники. Взрослые знали, что Будущее дефициентно по аппаратуре встроенных компьютеров в их искаженные сознания. У детей не было дефициентности и было оружие. Они зависели от взрослых и ненавидели их. Были и нормальные подростки и юноши. Они смотрели на флеш-молодежь, как на опухоли, и ждали сигнала взрослых, чтобы их вырезать. Приходилось все время работать на данную операцию в данный момент и умирать. Появившихся от террористических союзов младенцев приходилось подкидывать в государственные службы. Некоторые девчонки рожали в 14 лет. Это стало большим шиком. Еще модно было оружие и новое оборудование. Когда движение начиналось, они носили маски и тем подставлялись под удар. Зато заявили о себе. Сейчас парадигма была другая. Тихариться до последнего и как бы ненавидеть флейт, прорваться в молодые таланты, выиграть суперкомпьютер и пройти лучше всех полувоенный лагерь, а потом сыграть свою единственную игру и в ней умереть или стать лидером до следующей битвы. Норико продержалась два больших такта. Малышне не повезло. Школу расформировали как рассадник... Тридцатипятилетний любитель Джаза тихо плакал по Норико. Ее мать, полулежа на кресле в коридоре госпиталя, осознала, что дочери больше нет, и вдруг почувствовала, что дня этого отродья она сделала все, что могла. Теперь можно надеть погоны и стрелять их до последнего, искореняя зло. Эта японка точно знала, где зло. Оно — в детях. Ей было торжественно спокойно на душе. В юности она хотела рисовать анимацию для мультиков, но все сюжеты были какие-то жестокие, и она ушла в обслуживание электронной аппаратуры. Теперь времена иные.