Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева

— Грех смеяться над старым человеком, — обиженно поджала губы Сакинат. — Этому вас учили там, в самом большом городе Москве? Осиротела я с тех пор, как отпустила вас в Москву. Все говорили: вот вернется твоя дочь, станет в Махачкале большим начальником, дадут вам большой дом и машина будет стоять во дворе. Ждала я, ждала. Но ни машины, ни дома, ни дочери, — и Сакинат даже прослезилась.

— Не плачь, бабушка, — обняла ее Муслимат. — Ведь моя мама дипломат. И отец тоже дипломат. Это у них работа такая. Не могут они возле нас сидеть. Ну, как бы тебе объяснить…

— Знаю, знаю, — вытерла глаза Сакинат, — они мир между государствами делают, чтобы войны больше не было. Ладно, смирилась я с тем, что дочку не вижу. Вот ты выросла. Опять в Москву уехала учиться. Зачем в Москву? Разве в Махачкале нельзя? Ну ладно, думаю, вернется, станет большим начальником, все будут мне завидовать, что у меня такая внучка. А ты приехала и сидишь в клубе, людям книги раздаешь. Неужели для этого нужно было учиться пятнадцать лет?

— Но я же окончила библиотечный, бабушка.

— Не знаю, не знаю. Но снять с полки книгу и записать что-то на бумажке, это и я смогла бы. А вот Халисат тоже училась в Москве, так теперь сидит в районе начальником.

— Халисат Высшую партийную школу окончила.

— А ты почему не окончила?

— А я люблю книги. Они мне, ну, как друзья, самые близкие… Понимаешь?

— Верно, эти «друзья» и толкают тебя на то, чтобы ты среди десятка женихов выбрала этого старого коня. Какого коня! Это для него слишком большая честь. Осла ты выбрала.

Но Муслимат уже не слушала ее. Схватив со стола охапку книг, она выбежала на крыльцо. Подпрыгивая, она сбежала с лестницы и у ворот столкнулась с Абдуладизом.

— Здравствуй! Ты меня ждешь?

Абдуладиз не выразил никакой радости.

— Жду! — буркнул он и скосил глаза в сторону. — Ты сказала, приходи в восемь, а сейчас уже девять, — угрюмо упрекнул он.

— Подержи! — не обращая внимания на его упрек, весело сказала Муслимат и, сунув ему книги, убежала обратно в дом.

Ее не было почти полчаса. Люди, проходя мимо ворот, с недоумением смотрели на Абдуладиза, который, застыв в мрачной позе, неуклюже держал книги, боясь пошевелиться, чтобы они не рассыпались. От неловкости он снова и снова перечитывал заглавие толстой книги, лежавшей поверх этой стопки.

Наконец Муслимат вернулась и заверещала:

— Знаешь, я вернулась, чтобы взять заказ на новые книги. Хочу послать прямо в Москву. А то наш книготорг хороших книг не дает. Идем, проводишь меня до библиотеки.

Абдуладиз мрачно вышагивал рядом. Уже дважды он молча протягивал ей книги. Но она этого не замечала или делала вид… Он не знал, куда ему деться от стыда. Как назло, все время кто-нибудь попадался навстречу. И все видели, что он, Абдуладиз, идет рядом с женщиной и несет ее груз. И все бросали на него, как ему казалось, откровенно насмешливые взгляды.

Не так Абдуладиз привык жить. Женщины всегда служили ему, а не он им. Ну ничего, сейчас он все поставит на свои места. Только вот дойдет до библиотеки. Не выяснять же отношения здесь, на улице? Сейчас он войдет вместе с ней в библиотеку, свалит эти проклятые книги на стол и скажет ей твердо, как подобает мужчине: «Муслимат, чтобы это было в первый и последний раз!»

Вот и крыльцо библиотеки. Одна, вторая, третья ступенька…

— Ах ты мой помощник. Спасибо тебе, — услышал он ее голос.

«Ого, помощник уже. Дождался. Носи ее книги. Дари ей цветы. Крутись вокруг ее юбки».

— Милый, пожалуйста, разложи эти книги по местам. А то мне приходится лестницу таскать. Видишь, какая я маленькая? — и она встала рядом с ним.

«И в самом деле маленькая, вон и до плеча мне не достает. Куда ей до полок дотянуться. Помогу ей расставить книги. Что мне стоит? Пока нет никого…»

Но только он протянул руку к верхней полке, как хлопнула дверь, и вошла… Аймисей, первая жена Абдуладиза, про которую утром говорила бабушка Сакинат, что у нее лунный блеск во лбу.

Аймисей и в самом деле была красива. Величественная походка, нежное сияние вокруг лица. Не долго пришлось ей «вдовствовать». Теперь она жена колхозного бригадира, мать двоих детей.

— Муслимат, — обратилась она к библиотекарю. — Какую ты мне хорошую книгу посоветовала. Две ночи не спала, читала. Дай что-нибудь еще этого же автора.

Абдуладиз, не замеченный ею, замер между стеллажами. «Если она увидит меня, все кончено. Я опозорен». Он вспомнил, какой застенчивой вошла Аймисей в его дом. Как покорна была: не садилась, пока он не уйдет. Как старалась услужить ему. А он только покрикивал: «Аймисей, принеси воды. Аймисей, погладь брюки». Уж она-то никогда не посмела бы всучить ему книги, да еще заставить нести их по улице среди бела дня. Только бы она не заметила его, только бы не заметила…

— Абдуладиз, слышишь, как Аймисей хвалит «Спартака». А ты еще не читал! — Крикнула Муслимат.

«Ах, сквозь землю провалиться, что ли. Чтобы она подавилась этим «Спартаком». Ведь нарочно окликнула. Хочет показать, как пристегнула меня к себе, Видно, ничего уже во мне не осталось от мужчины. Зачем я только папаху ношу?»

— Абдуладиз, — как ни в чем не бывало продолжала Муслимат. — Достань, пожалуйста, вон с той полки, где буква «Т», «Воскресение».

Абдуладиз сжал себя в кулак и молча достал книгу. С опущенными глазами подошел он к столу. Желваки на его щеках так и ходили.

Аймисей, не обращая никакого внимания на униженность своего бывшего супруга, продолжала, словно его здесь и не было:

— Ах, как мне жалко Анну Каренину. Разве можно из-за мужчины лишать себя жизни?

«Это уже в мой огород камешек», — подумал Абдуладиз.

— Как я завидую тебе, Муслимат. Я-то, дура, дальше семи классов не пошла.

— Ничего, Аймисей, ты тоже много читаешь. Ты у меня в активе, — и Муслимат протянула ей книгу.

— Тоже печальная? — спросила Аймисей.

— Прочтешь — узнаешь. Тебе же будет неинтересно, если я расскажу.

Когда Аймисей ушла и Абдуладиз наконец перевел дух, Муслимат возьми да и скажи…

— А у меня все цветы повяли…

«Намекает. Нет, надо с этим кончать». Он почувствовал, как его левая щека задергалась. «Нервный тик, так и неврастеником заделаешься».

— Этого ты от меня не дождешься! — грубо выпалил он.

— Раз тебе трудно, зачем же, — сказала она ласково. — Я думала, тебе самому приятно, а если нет… Я думала, ты обидишься, если я от