Журналюга - дядя Коля

разумеется, одни только парни — понятно почему, и из бани выскакивали голышом прямо на улицу и с ходу ныряли в сугроб. Непередаваемое ощущение, когда твое разгоряченное тело соприкасается с холодным снегом — словно тысячи маленьких иголочек вонзаются в кожу. И сразу же — обратно в парную, где раз за разом плескали воду из ковшика на красные от жары камни… Пять минут сидишь — и снова в сугроб! Похмелье и усталость снимаются, как рукой, сразу же чувствуешь себя молодым, красивым и здоровым.

А вот сами финны, надо сказать, предпочитали сидеть в своих парных подолгу — по пятнадцать-двадцать минут, солидно общались между собой, вели неторопливые разговоры, а потом охлаждались или под душем, или же в небольшом бассейне. Причем женщины и мужчины парились вместе — такова была местная традиция.

Настоящую, правильную финскую баню Паша увидел гораздо позже, когда съездил в Суоми — редакция газеты, где он тогда служил, неожиданно расщедрилась на краткосрочную загранкомандировку. Надо было срочно сгонять в Хельсинки и написать репортаж об очередном советско-финском совместном предприятии (с финнами мы тогда дружили и весьма тесно сотрудничали в экономике). Из Москвы на «Красной стреле» Паша доехал до Ленинграда, потом сел в автобус, идущий в Выборг. Два часа неспешной поездки, потом еще немного — и вот он уже на границе. Успешно прошел строгую советскую таможню (честно предъявил четыре разрешенных к провозу бутылки «Столичной» и два блока сигарет «Ява»), показал пограничникам загранпаспорт, без проблем преодолел финский контроль — и дальше уже на местном автобусе добрался до Хельсинки.

Там, прежде чем приступать к своим непосредственным обязанностям, зарулил в один местный магазинчик (знающие люди подсказали адрес) и сбагрил с рук водку и сигареты. Получил финские марки, которые вместе с выданными командировочными составили уже довольно ощутимую сумму, после чего (опять же — по совету хороших знакомых) заглянул в огромный (по советским меркам) торговый центр, называемый здесь «моллом». Где с хорошей скидкой (как раз была сезонная распродажа) приобрел себе отличную зимнюю куртку-«аляску» (они тогда входили в моду), пару фирменных джинсов (натуральных, само собой, родных американских!) и еще рубашку-ковбойку.

После чего со спокойной уже душой (программа-минимум выполнена) приступил к делу.

Глава 29

Приехал на совместное предприятие, пообщался (по-английски) с парой ведущих финских специалистов, сделал нужные записи. На все это у него ушло лишь один день, в запасе было еще полтора — как раз хватит на осмотр местных достопримечательностей.

Финны, кстати, оказались ребятами совсем не жадными и подарили ему неплохой продуктовый набор (сухая колбаса, плавленые сырки, сливочное масло в крошечных коробочках, мясные консервы). Они прекрасно знали, что у советских командировочных всегда большая проблема с валютой, вот и помогали по мере сил. Причем, что называется, от чистой души, без всякого расчета и выгоды (отношения между странами тогда были очень хорошие, теплые). Благодаря этой дружеской помощи Паша смог не тратить драгоценные марки на еду, а использовать их более выгодно.

Что он и сделал: по совету одного из новых знакомых решил посетить настоящую финскую баню (она как раз находилась недалеко от того места, где он остановился). Заплатил за вход целых пять марок, но нисколько об этом не пожалел. И парная оказалась отличной (сухой пар нагревался до ста — ста двадцати градусов), и маленький бассейнчик с холодной водой имелся, и, главное, вдоволь налюбовался на голых финок (а там было на что посмотреть!).

По местным правилам, в парную все входили абсолютно голыми — что мужчины, что женщины. Сидели на лавках по соседству (правда, финки — за небольшой, чисто символической перегородочкой), и вместе парились, истекали горячим потом. Потом тут же, в парной, надевали купальники или же плавки — и бегом в бассейн, чтобы остудиться.

Для Паши такое зрелище было внове: в русской бане, как известно, представители разных полов парятся и моются по отдельности, поэтому его тело реагировало на пышнотелых, грудастых, мясистых финок весьма предсказуемо, и ему приходилось часто покидать парную, чтобы немного охладиться и прийти в норму. А потом — снова к горячим финкам… Да, только ради этого стоило поехать в Хельсинки! Где еще такое увидишь? Порноиндустрия в Советском Союзе еще только делала первые, робкие шаги.

Но сам город Паше совершенно не понравился: серый, скучный, очень однообразный, расчерченный буквально по линеечке. И, естественно, чрезвычайно похожий на Ленинград (точнее, на С.-Петербург — строили-то их, как известно, по единому плану и образцу). И жители его тоже показались Паше скучными людьми — какими-то вялыми, замороженными (хотя климат в Хельсинки был значительно мягче, чем в той же самой Москве).

На сэкономленные деньги он накупил напоследок женской косметики — всегда найдется, кому подарить! Да хотя бы милым девушкам из редакции — в качестве небольших, но приятных сувениров. А знакомым парням взял по банке настоящего немецкого пива (тогда в СССР с этим было очень плохо — во всю шла антиалкогольная кампания, провозглашенная меченым генсеком).

С этой финской баней оказалась связана еще одна история. Вскоре после возвращения Паши из командировки его вызвал к себе сам главный редактор. Посадил напротив себя и с улыбкой дал почитать только что полученное письмо. Это была, по сути, анонимка (хотя подпись имелась), а точнее — гнусный донос. Некто «Игорь Иванов» сообщал, что сотрудник газеты Павел Матвеев во время посещения Хельсинки вел себе аморально, не соблюдал строгих правил и норм, положенных советскому человеку. В частности, он посетил бани, в которых мужчины и женщины парились вместе… Короче, стыд и позор, надо гнать такого недостойного журналиста из редакции!

Если бы это письма было написано пару-тройку лет назад, то у Паши наверняка были бы весьма большие неприятности. По крайней мере, от заманчивых загранкомандировок его бы точно отстранили, и он бы стал невыездным как минимум лет на пять (газета, где он трудился, была очень важная, партийная, солидная, и за репутацией сотрудников там строго следили). Но, поскольку уже повеяли новые ветра, режим стал более мягким, то все обошлось. Главный редактор газеты был человеком опытным, умным и прекрасно понимал «ценность» такого вот доноса, а потому просто положил его под сукно. Паша считался в газете хорошим журналистом, его даже прочили в редакторы отдела, и терять такого перспективного сотрудника никто не хотел.

По поводу авторства анонимки у Паши сомнений никаких не было — ее написал переводчик, с которым он столкнулся на совместном советско-финском предприятии. Верткий, чернявый, сильно кучерявый и картавый Миша Дунин Паше сразу же не понравился — какой-то слишком скользкий, мутный, неприятный. Услуги Миши, к счастью, ему не понадобились (Паша хорошо говорил по-английски), однако переводчик все время вертелся рядом, слушал, о чем он говорит с финнами. И, вероятно, всё записывал, чтобы потом сообщить «кому надо и куда надо».

Знал этот Миша, скорее всего, и о том, что Паша собирается посетить финскую баню — подслушал его разговор с местными специалистами. А потом из мелочной мести (за то, что не оказали ему должного почтения и уважения) или же просто со злобы накатал этот самый гнусный донос… Вероятно, и его кураторы из определенных структур получили аналогичный «сигнал». Но никаких последствий для Паши не последовало — «там, где надо» тоже, надо полагать, сочли этот эпизод не заслуживающим серьезного внимания.

Надвигались новые, беспокойные времена, перед органами уже стояли совсем другие задачи, и им было совсем не до какой-то там «аморалки» рядового журналиста. Ну, посмотрел молодой советский парень на голых финок, что тут такого? Главное, он никуда не сбежал, не эмигрировал, вернулся, как полагается, домой.

А убежать, заметим, у Паши была возможность. Новые финские знакомые, сопровождавшие советского гостя во время прогулки по Хельсинки, привели его в морской порт и показали на большой корабль, стоявший у причала: это шведский паром, и он вечером идет в Стокгольм. У трапа стоял на вахте матрос, но с ним, как понял Паша, его знакомые вполне могли договориться. В общем, ему дали четко понять: если ты хочешь «выбрать свободу», мы тебе поможем. У Финляндии с Советским Союзом имелся договор о выдаче перебежчиков, поэтому оставаться в стране смысла не имело, но вот у Швеции — нет, и там легко предоставляли беглым советским гражданам политическое убежище…

Но Паша не хотел