Роман в утешение. Книга первая - Татьяна Герцик

– Но Георгий отказался, естественно.

Пронин холодно согласился:

– Ну да. Святость у него из всех щелей прет. – И с подозрением добавил: – Но я не понимаю, почему он отказался? Ты же уверена, что он тебя не любит?

Скрывать разрыв с мужем было бессмысленно, Роман о моей жизни узнал всё, и я как можно легкомысленнее заявила:

– Он живет идеалами. Для него все земные блага вторичны.

Это Пронина не успокоило, и он о чем-то тяжело задумался. О чем, интересно? О том, что теперь мы всю оставшуюся жизнь будем скрываться от Георгия по лесам и болотам? Задала, как мне казалось, сокрушительный вопрос:

– Я домой хочу! Когда ты собираешься отсюда уезжать?

По моему мнению, ему положено было растеряться, но Роман совершенно спокойно заявил:

– Вот окончательно поправишься, и поедем. Всё-таки экология здесь гораздо лучше, чем в Москве.

У меня возникло сразу несколько вопросов: почему он без опаски собирается переезжать в Москву, если там он вполне может встретиться с Георгием, с которым он, по своему признанию, ни о чем не договорился?

И почему он столь невозмутимо говорил с моими детьми, будто имел на это право? Это было нелогично, и я задумалась. Что же настолько фундаментальное произошло за время моей болезни, если Пронин больше не скрывает своей связи со мной и ничего не боится?

Решив посмотреть, что будет дальше, я выбрала телефон Артема и стала слушать длинные гудки. Наконец мне ответил родной голос сына. Он был таким близким и беспокойным, что у меня на глазах выступили слезы и перехватило горло.

– Алло! Кто это? Опять вы, Роман?

Я еле смогла выдавать:

– Это я, Артем!

– Мама? Почему у тебя такой странный голос? Ты болеешь?

Я старательно прокашлялась, прежде чем ответить:

– Ну да. Но теперь гораздо лучше. Как вы там?

– Нормально. Ты-то как?

Его голос звучал опасливо, будто он боялся, что нас подслушивают. Или это что-то другое? Но что? Так же, как и сын, невольно понизив голос, я ответила:

– Нормально! А как родные, как отец?

Вопрос о Георгии ужасно не понравился Роману, и он нахмурился, болезненно дернувшись. Я думала, что он, как обычно, заберет у меня телефон, но он лишь принял индифферентный вид, стараясь показать, что мое желание узнать о сопернике его ничуть не задевает.

– Отец очень переживает. Я понимаю, что он первый начал, но теперь он раскаивается. Сильно раскаивается. Хотя ты и сказала ему, что никогда к нему не вернешься, но, может быть, ты подумаешь еще? Ведь вы столько лет прожили вместе, и прожили счастливо.

Уж очень односторонним, как выяснилось, было это счастье. Но меня удивило, что Георгий поделился своими проблемами с мальчишками. Прежде он никогда ничего подобного не делал. Или просто хотел сохранить реноме благородного отца и верного мужа? Ведь ошибиться может каждый.

Чтобы не расстраивать детей, мирно пообещала:

– Конечно, я подумаю.

Стоя рядом со мной, Роман просто исходил от беспокойства. Ему явно не хотелось, чтобы я ляпнула что-то лишнее, и я, решив быть благоразумной и не делать ничего, что могло бы его насторожить, лишь выяснила, как дела у родственников, и положила трубку. Слова Артема о моей матери меня насторожили – она плакалась, что я забрала себе всё бабушкино наследство, ничего не дав ей с Костей, что несправедливо и непорядочно.

Я впервые слышала, чтобы мамуля использовала такие понятия, как справедливость и порядочность. Раньше у нее главным было другое – выгодно или невыгодно. Причем исключительно для нее.

Обдумав ее требование, спросила Романа:

– Мне нужно передать матери деньги за бабушкин дом. Как это можно сделать?

Я исподволь надеялась, что он скажет: съезди да отдай, или, в крайнем случае, съездим вместе, но это был явно не его метод ведения дел. Он, не колеблясь, заявил:

– Отправлю кого-нибудь из людей. Сколько надо передать?

Я назвала разумную, с моей точки зрения, сумму. Наличных денег у меня, конечно, не было, но Романа это ничуть не смутило. Поставив мысленно ему за это пятерку, я стала ждать прихода посыльного за инструкциями. Но того не было. Когда я на следующий день спросила у Пронина, когда же можно будет передать деньги, он удивился моему странному, на его взгляд, вопросу:

– Посыльный уехал из Москвы еще вчера и деньги уже передал. Как положено, под расписку.

Несколько рассердившись, я повышенным тоном поинтересовалась, откуда он знает адрес моих родителей. Сообразив, что выдал себя, Роман хмуро признался:

– Откуда, откуда… Я всё про тебя знаю. Ну, или почти всё. Я же присутствовал на всех сеансах, что проводил Лев Павлович.

Я невольно отметила, что слово «психиатр» никто из нас не произносил. Что ж, и на этом спасибо. Хотя я была искренне уверена, что мне нужен был не психиатр, а родная семья. Свобода, одним словом.

Но Пронин воспользовался ситуацией и вытянул из меня всё. Подозреваю, что теперь он знал обо мне столько, сколько не знал ни один человек на всём белом свете. Я еще не решила, как мне к этому относиться, ведь особых тайн и грехов у меня не было. Хотя мысль о том, что кто-то знает о тебе столько же, сколько ты сама о себе, никому бы оптимизма не добавила.

Но, с другой стороны, теперь у меня есть человек, который понимает меня так же, как и я сама себя. Или должен понимать, во всяком случае. Ерничая, спросила себя – разве это не главное в жизни, когда тебя понимают?

Восьмое марта мы отмечали помпезно – всем дамам нашего небольшого сообщества были подарены роскошные букеты цветов. Мне, уже традиционно, поздним вечером Роман преподнес изящный пояс из белого золота с изумрудами, идеально подходивший к моему комплекту, который остался в сейфе на Рублевке.

После постельных утех, пребывая в откровенно эйфорическом состоянии, Пронин пообещал мне ровно через неделю вернуться в Москву.

И вот через неделю мы засобирались в обратный путь. Вернее, собирались все, кроме меня. Я шаталась по окрестностям, каталась на лыжах, причем почти без присмотра. Почти – это потому, что никто из охраны близко ко мне не подходил и гуляла я в условном одиночестве.

Из белого снега и довольно крепкого еще морозца мы вернулись в плюсовую температуру, слякоть и мелкий моросящий дождь. В общем, в самую гриппозную погоду.

К моему удивлению, Роман принялся без перерыва водить меня по разного рода злачным местам, будто демонстрируя свою добычу. Если прежде он делал это с огромной неохотой, то теперь, наоборот, каждый вечер регулярно, как на работу, таскался со мной по ночным клубам, ресторанам, светским тусовкам, без моих просьб покупал билеты на концерты и в театры, и не морщась высиживал длинные оперы Вагнера, Моцарта и Верди.