Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Владимир Виноградов

Впрочем, Банисадр обзавелся не только сотнями тысяч портретов. Он создал довольно мощный штат из молодых людей, которые пропагандируют достоинства Банисадра. Среди различных слоев населения – по-разному. Ведут учет общественного мнения. В ходе кампании меняют аргументы в зависимости от обстановки. Одним словом, действуют с опытностью западных политиканов.

Всех, однако, волнует: почему Хомейни не дает указаний, за кого же голосовать? «Дед» хитер, молчит. Правда, у него случился сильный сердечный приступ. Едва оправившись, он все же обращается к народу дружно принять участие в голосовании за президента. И, подливая масла в огонь, говорит: не важно, за кого вы будете голосовать, лишь бы все голосовали, показали тем самым единство; если даже выберете не того человека – не страшно, его можно будет потом снять (?!).

Хомейни явно не хотел отдавать кому-либо предпочтение, думаю, потому, что уже про себя давно решил, что президент при исламском правлении должен быть лишь номинальной фигурой, поэтому ни один кандидат не опасен. А левый Раджави уже выведен из игры.

25 января 1980 г. в Иране состоялись выборы президента. В голосовании могло участвовать 19,5 млн. человек, приняло участие 14,1 млн. чел., или около 70 %. За Банисадра было подано 10,8 млн. голосов, Мадани – 2,3 млн. голосов, Хабиби – 766 тысяч, Форухара – 134 тысячи, Табатабаи – 115 тысяч, Готбзаде – 49 тысяч. Про остальных и не сообщали.

Банисадр – первый президент. Впрочем, он, не стесняясь, изрекает: когда мне было еще 16 лет, я уже тогда говорил, что стану президентом Ирана.

Положение создается курьезное. Имеется президент, но нет ни правительства, ни парламента. Чем же и кем будет командовать президент? В стране действует всесильный таинственный Исламский революционный совет.

Биография у президента несложная. Родился в 1933 году в семье аятоллы, крупного помещика. Говорят, его отец благоволил молодому студенту-теософу Хомейни, разрешал жить ему у себя в поместье во время каникул. Молодой Банисадр учился в Тегеранском университете на теолога. Бегал вроде бы с листовками во времена бунтарства Моссадыка. Банисадр подчеркивает, что всегда был беспартийным, но заявляет, что «был близок к Телегани». Теперь это модно, все так говорят, кто хочет заработать хотя бы небольшой авторитет. Потом он уехал в Париж. Жил там на папины деньги 15 лет. Когда там появился Хомейни, Банисадр вошел в число его «любимцев», прослыл даже «красным», поскольку якшался с какими-то левыми студенческими группировками, каких много в Париже. Впрочем, это обстоятельство не мешало утверждать его политическим противникам (или завистникам?), что Банисадр был завербован «дёзьем бюро» – французской разведкой.

Впрочем, «красным» Банисадр себя никогда не считал, он полагал, что является теоретиком «исламской экономики».

Поскольку Банисадр прибыл в Тегеран в одном самолете с Хомейни, на нем остался отсвет таинственного ореола аятоллы. Никакими практическими делами он по приезде не занимался. Семью благоразумно держал в Париже. Начал было выступать с публичными лекциями в Тегеране об экономике. Поначалу народ – студенты, экономисты – валом повалил, ведь рассказывать он должен о будущем иранского общества после революции. Но уж очень забавны были утверждения Банисадра о «тоухиде» – вере в единого Бога для богатых и бедных, которая приведет к тому, что богатые перестанут быть таковыми, а бедные станут богатыми. Банисадр, конечно, – ярый противник коммунистического учения, которого он, кстати говоря, совершенно не знает, в этом я убедился сам в ходе многих бесед с ним. Он лишь нахватался терминов и понятий в преломлении французских мелких буржуа. Знания о Советском Союзе – примитивные, не намного больше, чем у иранских школьников времен шаха. Отсюда в этой смеси сознательного невежества и незнания родился антисоветизм Банисадра!

Когда Хомейни избавился от Базаргана, Банисадр стал министром экономики и финансов. Племянник его, Ноубари, через некоторое время получил пост председателя правления крупнейшего государственного банка. Одно время он стал и министром иностранных дел – было такое безвременье, пытался освободить американских заложников, мешая Хомейни довести свою внутриполитическую игру до конца. Освободили Банисадра от бремени – кресла министра иностранных дел, в него быстренько вскочил Готбзаде, давно мечтавший именно об этом посте. Вот тогда Банисадр и решил серьезно, не жалея денег, готовиться к выборам себя в президенты. Духовенству он казался приемлемым, главное, все время ссылался на ислам.

Несомненно, сыграло роль стечение обстоятельств: в стране отсутствовали сильные политические партии и, следовательно, опытные и известные политические деятели; поэтому люди голосовали не столько за идеи, сколько за личность, физиономию, а здесь может быть очень много случайностей. Банисадр много ратовал за «свободу», вроде бы патриот – в США не жил, а главное, говорят, сможет пустить в ход экономику, а это всем очень нужно. Наконец, его физиономия хорошо всем известна, он относительно молодой, после ухода со сцены Раджави – за кого же голосовать молодежи, не за сомнительного же Готбзаде? Так что на фоне других кандидатов Банисадр выглядел относительно предпочтительнее.

Первое же выступление на массовом митинге – на кладбище Бехешти-Захра – смесь фраз: «Наша революция погибнет, если не будет экспортироваться в другие страны», «Мы приветствуем наших братьев, борющихся в Афганистане, в Палестине и на Филиппинах!»

Пополудни 4 февраля Банисадра повезли в кардиологическую больницу, где выздоравливал после сердечного приступа Хомейни. В небольшой комнате перед объективами телевизионных камер провели скромную церемонию…

Банисадр вошел в комнату робко, присел на утолок одного из двух кресел, стоявших у столика. К нему подошел сын Хомейни Ахмад – что-то сказал на ухо и отошел. Затем из другой двери появился «дед» в сопровождении врачей в белом – бледный, осунувшийся, с запавшими глазами. Медленно сел в другое кресло. Банисадр резко нагнулся, ухватил руку «деда», поцеловал. «Дед» было удивился, но реагировать не стал. Вышел Ахмад, зачитал бумажку от имени Хомейни об утверждении Банисадра президентом.

Банисадр встал и в исключительно скромной манере, потупив глаза, произнес приличествующую случаю речь: дескать, слушаюсь и повинуюсь. Затем «дед», сидя, произнес свою небольшую речь, смысл которой, однако, был весьма назидательным: хотя президент и выборный, но он не должен задирать нос. Сказано к месту и ко времени – Банисадр уже до этого торжественного акта слишком много выступал с весьма авторитарными заявлениями, пестревшими такими словами: «я как президент», «моя страна» и т. д.

«Дед» довольно быстро встал, ушел, президент остался стоять в одиночестве, глядя в закрывшуюся дверь.

Итак, день исторический, в Иране вступил в должность первый президент.

Президент рьяно взялся за дело. Ему не терпится начать командовать всем и вся. Нет правительства – он проводит различные совещания сам. Одно из первых – совещание хозяйственных деятелей. В стране все плохо, констатирует президент (и он прав). Организованная хозяйственная активность через год после революции практически на нуле. Сбежало за границу или вычищены как «ненадежные элементы» около 10 тысяч крупных хозяйственных руководителей. Все это Банисадр говорит открыто, но… но ничего не предлагает.