Двум смертям не бывать - Наталья Шнейдер

— Прошу прощения, принцесса, я забылся.

На ее лице улыбка сменилась разочарованием, а еще через миг маска холодного достоинства закрыла собой все остальное.

— Ступай. Я вернусь. Одна.

До возращения Амикама время оставалось, и Рамон решил показать девушке замок. По большому счету, хвастаться нечем: голые стены, ни мебели толком, ни половиков, ни гобеленов. Правда, здесь не ткали гобелены, завешивая стены богато расшитыми занавесками — хотя и их не было. Стыдиться, впрочем, тоже нечего: стены есть, крыша над головой есть, остальное будет, пускай и не сразу.

Рыцарь прекрасно понимал, что, хвастаясь отстроенным замком, походил на мальчишку, увлеченно показывающего подружке сокровища: мраморный шарик, майского жука в коробочке, кусок цветной мозаики, подобранный у храма… Но Лие было интересно, или она делала вид, что интересно, заглядывая всюду. И Рамон показывал амбар, и хлев, и конюшню и кузню…

— Доброе место, — сказала Лия, когда они вылезли из погреба, тоже, кстати, не пустого. — Мне нравится.

— Тогда пойдем в дом.

И глядя, как девушка бродит по комнатам, внимательно изучая все вокруг, гладит толстые бревна, едва не прижимаясь к ним щекой, что-то шепчет под нос, Рамон отчетливо понял: он хотел бы привести Лию в дом хозяйкой. Полноправной хозяйкой. Чтобы, оторвавшись на миг от дел, можно было перекинуться парой слов, а вечером встречаться за трапезой. Чтобы было к кому возвращаться из похода. Хотел бы. И привел бы. Если бы не знал, что девочка слишком скоро станет вдовой. И что сын, буде родится, понесет проклятье.

Нет уж, пусть все идет, как идет. Отпущенного судьбой он никому не отдаст. И как же хорошо, что здесь не понимают слова «незаконнорожденный». Сын или дочь, если будет, станет звать отцом кого-то другого — но какая, к бесам, разница?

— Что случилось?

— О чем ты? — Рамон улыбнулся. Выругался про себя — нашел время размышлять. Напугал девочку кислой мордой, вон голос дрожит.

— Ты смотрел так… словно прощался. Что случилось?

— Да ничего не случилось.

Действительно, ничего. Все, что могло, случилось давным-давно, и ничего уже не изменить.

— Правда. — Он привлек девушку к себе. — Ну чего ты всполошилась… маленькая моя.

— Не знаю. — Лия спрятала лицо у него на груди. — Показалось, наверное. Прости.

Рыцарь приподнял ее подбородок, поцеловал. Прошептал:

— А я еще не показал тебе спальню.

— Это… серьезное упущение.

— Исправлюсь. Немедленно.

На следующий день он объявил Хлодию, что намерен вернутся в город. Надолго. Замок выстроил, гарнизон набрал, крестьяне оброк платят исправно, да и барщину отрабатывают на совесть. Все идет своим чередом, главное, людей не распускать. Солдат все равно Бертовин муштрует, и лезть к нему с советами — только мешать. Словом, делать здесь больше нечего, а случится что, все знают, где искать. Да, оруженосец в замке останется: в городе полный доспех без надобности, а с тем, что нужно, рыцарь управится и сам.

Хлодий изменился в лице и начал заикаться. Он, конечно, помнил: скоро ему придется править землей самому. Но чтобы настолько скоро… Рамон рассмеялся и велел, если что, спрашивать совета у отца. Отец появился тут же, легок на помине.

— На бабу променял, значит, — усмехнулся Бертовин. — Хорошо. А то я уж начал подозревать, что решил в монахи податься.

— Не дождешься.

— Когда думаешь вернуться?

— Не знаю. Два месяца осталось.

— Помню, — помрачнел Бертовин. — И думал, что пошлешь дела к бесам куда раньше.

— Чтоб потом на том свете икалось, когда поминать будете?

— Ишь ты… Все продумал.

— А как же. — Отсмеявшись, Рамон спросил: — Точно справитесь?

— В первый раз, что ли? — Воин поднялся, обнял воспитанника. — Ступай, давай. Девочка, поди, заждалась.

Рамон не думал, что все окажется так просто. Одно дело — знать о том, что девушка в этой стране не отдает отчета никому, другое — просыпаться вместе и понимать, что не нужно таиться и объясняться тоже не нужно. Амикам вернулся в свой черед, но ничего не изменилось. Разве что оставаться на ночь в доме Лии Рамон перестал, предпочитая уводить девушку к себе. Глупость, на самом деле, конечно, отец знал, с кем проводит время дочь, да и встречал по-прежнему как родного. Но в доме, где кроме них двоих не было никого, казалось куда спокойней.

Он по-прежнему не считал дни. Но время перестало нестись вскачь, и оказалось, что впереди еще очень много этих дней, наполненных теплом и тем, что даже наедине с собой Рамон не решался назвать любовью. О проклятии он не сказал. Незачем расстраивать девочку раньше времени, успеет еще горя хлебнуть. Нечестно, наверное, было вообще сходиться с ней, зная, чем все кончится, но сделанного не воротишь. Да на самом деле он и не хотел возвращать.

Рамон и вправду не считал дни, но, увидев в корзине цветочницы белоснежные звездочки ветреницы, споткнулся, отчетливо осознав, что эта весна станет последней, а лета может не быть вообще. Лия подхватила под локоть, словно могла удержать, если бы он действительно падал. Смешная…

— Что с тобой?

— Камень не заметил, раззява, — натянуто улыбнулся Рамон. Купил букетик, помог девушке приколоть к платью.

Лия чмокнула в щеку:

— Красиво…

Он улыбнулся уже по-настоящему, взъерошил ей волосы:

— На тебе все красиво.

И в самом деле. А вообще — он же до их пор не дарил ей ничего… сласти и букеты не в счет. Ничего такого, что осталось бы потом, когда все кончится. Дома девушка не могла принять от мужчины ничего, кроме цветов и серенад, не потеряв репутации, но здесь-то все по-другому. Подумав с миг, рыцарь предложил:

— Хочешь, бусы куплю?

Теперь споткнулась она, а Рамон запоздало вспомнил, что здесь мужчина дарит бусы девушке, на которой пока не может жениться — не родила. И если она примет подарок, значит, не обещается никому другому. Дурак, ой, дурак…

— Ты серьезно?

Господи, она же прямо светится вся. Что же он наделал… Зачем обещать девочке то, чего никогда не будет? И что теперь, сказать, прости, ошибся, не имел в виду ничего такого?

— Совершенно серьезно.

— Хочу… — прошептала она.

И улыбнулась — так, что у Рамона перехватило дыхание.

Она выбрала бусы из темно-зеленого, с разводами, муррина. И застегивая на шее девушки крошечный замочек, Рамон понял, что ничего ей не скажет. Ничегошеньки. Пусть будет счастлива, пока есть время. И потом, когда забудет, ведь забудет же когда-нибудь… тоже пусть будет счастлива.

Путь домой шел через площадь, где казнили преступников, и площадь эту Рамон предусмотрительно обошел стороной. Слишком много людей бродило по окрестным улицам — не иначе в ожидании зрелища. Самому рыцарю и преступники и казни были безразличны, но рассказанное когда-то Амикамом — мол, дочь однажды сходила на площадь, потом прорыдала чуть ли не весь вечер — рыцарь помнил. Странно, что ее настолько задевают подобные вещи, но если так, то и расстраивать девочку лишний раз незачем.