Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

– А они тоже жили в той избе, про которую ты рассказывала? Как же вы с ним тогда виделись?

– Их поселили в лучшую гостиницу в центре города. Я всем вокруг твердила, что это мои близкие друзья, вот их и не трогали. Жена Хавьера говорила, что я их ангел-хранитель. Знала бы она… Но в каком-то смысле я действительно была ангелом-хранителем: денег, во всяком случае, у них вымогали гораздо меньше, чем у других. В сущности, переводчик и должен быть для своих клиентов чем-то вроде ангела-хранителя. Так оно, наверное, где-то бывает, но только не здесь, не в этих гадких делишках.

Рита помолчала, потом налила себе еще водки. Нина поставила на плиту чайник, достала чашки.

– Что же дальше было? – спросила она.

– А дальше Хавьер вернулся в Испанию уже насовсем, с женой и сыном. Я была уверена, что мы расстаемся навсегда. Провожала их в аэропорту, рыдала и слез остановить не могла. Рожа распухла, ужас… Со стороны прощание наше выглядело довольно странно, но меня это не заботило. Хотелось одного: побыть вдвоем хотя бы несколько минут. Без жены, без ребенка, чтобы только я и он…

Нина заметила, как в длинных, красиво изогнутых Ритиных ресницах блеснули слезы. Она сама готова была заплакать – так впечатлил ее этот рассказ.

– Ну а потом?

– Хавьер прожил с семьей месяца четыре – и вернулся ко мне в Россию. Обратно в Ебург, я все еще там работала. Деваться-то некуда было. В Москву уезжать не хотелось, да там никто меня и не ждал. Все, что оставалось – отель, где жил Хавьер, улицы, по которым он ходил… К тому же работы было навалом: каждый день приезжали семьи, смотрели детей, потом суд.

– А что подумала жена, когда он отправился к тебе в Россию?

– Понятия не имею. Он мне мало рассказывал, как все у них было после того, как появилась я. Когда они решили усыновлять, им уже было друг с другом очень трудно. Да еще разница в возрасте… Эти несчастные десять лет сразу бросались в глаза. Они вместе работали в каком-то научном институте, она ему помогала. Кажется, была его начальницей. Работа шла супер, а в семье с самого начала все было наперекосяк – сперва обоих обследовали в клинике, потом у нее нашли бесплодие, лечить пытались. Лечение бесплодия – это тебе не неделя, не месяц, а несколько лет мучений. У жены были истерики, депрессии – я тебе уже говорила… Хавьер устал.

– А потом? Ведь развод в Испании – не то что в России. Гораздо сложнее.

– К счастью для всех, жена удерживать Хавьера не стала. Они развелись очень тихо, очень быстро. Хавьер все оставил ей, и ребенок тоже с ней остался. А сам быстренько женился на мне и увез меня в Штаты. Его там уже ждали. Одна американская лаборатория давно приглашали их с женой к себе работать, но жена все отказывалась, а без нее он ехать, сама понимаешь, не мог. А потом, когда сошелся со мной, сразу согласился.

– Ну вообще, – проговорила Нина. – Просто с трудом верится. Так вот почему ты тогда исчезла! Мы ведь даже не попрощались, когда ты уезжала. И про Екатеринбург я ничего толком не знала. Знала только, что ты устроилась работать. А свадьба у вас была?

– Свадьбы никакой, – ответила Рита. – Не до нее было. Расписались по-быстрому. Если бы была, мы бы тебя первым делом пригласили.

– Спасибо, – улыбнулась Нина.

Вскипел чайник. Нина вытряхнула остатки старого чая и заварила новый, который принесла с собой Рита: всамделишный улун, купленный в китайском квартале Нью-Йорка.

– Вот это да, – воскликнула Нина, сделав глоток. – У нас такого не достать.

– Ну не знаю, – Рита взяла с тарелки пастилу. – По-моему, у вас уже все можно достать. Вот, например, пастила. Дешево и сердито. А у нас хоть весь город обойди, такую не найдешь. Настоящая, московская. Здесь теперь главное – иметь побольше денег. Кстати: ты ведь, наверное, неплохо теперь зарабатываешь, а? Усыновления – это тебе не университет.

– Пожалуй, – неохотно согласилась Нина.

Ей не хотелось говорить о работе. Куда интереснее было еще расспросить Риту про ее замужество, о котором Нина, оказывается, ничего не знала.

– Усыновления – это золотое дно, – продолжала тем временем Рита, доставая еще один кусочек пастилы. – Если только нервы у тебя крепкие.

– Ты имеешь в виду больных детей?

– Я имею в виду дельцов, которые рыскают по регионам. Жадны до невозможности, испанцев при мне буквально до нитки раздевали. Любая работа накладывает отпечаток, а такая просто уродует.

– Это почему же? – насторожилась Нина.

– Потому что у этих людей неограниченная власть… Испанцы, когда сюда приезжают, попадают к ним в лапы и полностью от них зависят. Хочешь – цену задирай, хочешь – за каждый чих бери лишнюю сотню евро, хочешь – в избу сели. Между прочим, с американцами такие штуки не проделаешь, сразу взбрыкнут.

– А кто занимается этим на Урале? – осторожно спросила Нина. – Я слышала, чуть ли не половина иностранцев едут туда усыновлять.

– Раньше ехали, теперь не знаю. Уралом и Сибирью управляют несколько крупных воротил. Самый заметный – Вадим: у него в месяц до тридцати усыновлений выходит.

– Не может быть! – воскликнула Нина. – Это невозможно.

– Возможно, представь себе. Теперь вообрази, сколько через него денег проходит – чуть ли не полмиллиона евро ежемесячно. У него и в других регионах посредники имеются.

– А остальные? Один Вадим не может справиться с таким потоком.

– Ясное дело, не может. Не может, но очень хочет. Вадим – монополист. Его люди всех детей норовят под себя подгрести. А другим посредникам это не нравится, и они с ним пытаются бороться.

– Ничего себе! А как?

– Да по-всякому. Один раз машину сожгли… Новую, он ее только-только купил. Сгорела до основания, один кузов черный остался. Милиция так и не выяснила, чьих это рук дело. В другой раз организовали настоящее покушение…

– Хотели убить?

– Вряд ли… Скорее, просто напугать… А может, кого-то он так достал, что его правда замочить решили. Он же людям работать не давал, кое-кто его за это ненавидел. Зато с той поры он без личной охраны из дому ни ногой. Со стороны посмотришь – прямо министр образования. А на самом деле аферист, вор в законе. Зато с чиновниками на короткой ноге. Все кабинеты перед ним открыты, даже в Москве. В министерство образования как к себе домой заходит, дверь ногой открывает.

– А ты лично с ним общалась? – спросила Нина.

– Нет, конечно… Ни разу даже не видела. Вадим – это где-то за облаками, нас туда никто не приглашал. Я работала с Кирой, мелкой посредницей, которая была при нем… Таких в Ебурге десяток, не меньше. Кира намекала, что Вадим тоже на кого-то работает, но кто над ним – это никому не известно. Скорее всего, какое-нибудь московское начальство, которое контролирует усыновительный бизнес по всей России. Существует, вроде бы, мифическая Эвелина, которая этого Вадима когда-то сама выучила и отдала ему Сибирь…