Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 2 - Александр Дюма

Единственный проход, который вел к лестнице здания, не прегражденный шелковыми канатами, охранялся по бокам двумя одинаковыми палатками с флагами.

Эти две палатки предназначались для де Гиша и Рауля. Во время их отсутствия палатку де Гиша должен был занимать де Вард, а палатку Рауля – Маникан.

Вокруг этих восьми шатров множество офицеров, дворян и пажей, блистая шелками и золотом, жужжали, точно пчелы около улья. Все они были при шпагах и готовы были повиноваться знаку де Гиша или де Бражелона, возглавлявших посольство.

Еще с улицы, которая вела на площадь, де Гиш и Рауль заметили щегольски одетого молодого дворянина, скакавшего к ратуше. Толпа любопытных расступалась перед ним. Увидя столь неожиданно появившиеся палатки, он вскрикнул от гнева и отчаяния. Это был Бекингэм, который уже оправился от уроков, полученных на корабле, надел ослепительный костюм и решил дожидаться принцессы и королевы подле ратуши.

Но около палаток герцогу преградили дорогу, и ему пришлось остановиться. Потеряв самообладание, Бекингэм поднял хлыст; два офицера схватили его за руки.

Де Варда не было на месте. Он находился в ратуше, где передавал какие-то приказания де Гиша.

При звуке голоса Бекингэма Маникан, лениво лежавший на подушках в одной из крайних палаток, поднялся со своим обычным беспечным видом и, слыша, что шум продолжается, выглянул из-за портьеры.

– Что такое? – спросил он кротко. – Кто это так шумит?

Случайно в ту минуту, когда он заговорил, воцарилась тишина, и, хотя Маникан произносил слова мягко и негромко, все услышали его вопрос.

Бекингэм обернулся и увидел эту высокую, худую фигуру и ленивое лицо. Должно быть, наружность французского дворянина, одетого, как мы уже сказали, довольно скромно, не внушила герцогу большого уважения, потому что он презрительно бросил:

– Кто вы такой?

Маникан оперся на руку рослого солдата и ответил тем же спокойным тоном:

– А вы?

– Я герцог Бекингэм. Я снял все дома, окружающие ратушу, и раз я их снял, то они принадлежат мне. А я арендовал их для того, чтобы иметь свободный доступ к ратуше, и вы не имеете права преграждать мне путь.

– Но, сударь, кто же мешает вам? – поинтересовался Маникан.

– Ваши часовые.

– Потому что вы желаете проехать верхом, а приказано допускать только пешеходов.

– Никто не имеет права приказывать здесь, кроме меня, – сказал герцог.

– Почему, сударь? – мягко спросил Маникан. – Сделайте милость, объясните эту загадку.

– Я уже сказал вам: я снял все дома вокруг площади.

– Мы это знаем, потому-то нам осталась только сама площадь.

– Вы ошибаетесь: площадь тоже моя, как и дома.

– Извините, сударь, вы ошибаетесь; у нас говорят: мостовая короля; следовательно, площадь принадлежит королю, а так как мы посланники короля, площадь наша.

– Сударь, я уже спросил вас, кто вы такой, – повторил Бекингэм, раздраженный хладнокровием своего собеседника.

– Мое имя Маникан, – ответил молодой человек голосом нежным, как эолова арфа.

Герцог пожал плечами.

– Одним словом, – сказал он, – когда я нанимал дома, окружающие ратушу, площадь была свободна. Эти бараки портят вид: уберите их!

Глухой, угрожающий ропот пронесся в толпе слушателей.

В это мгновение явился де Гиш; он растолкал солдат, отделявших его от герцога, и в сопровождении Рауля подошел к Бекингэму, а в то же время с другой стороны к герцогу приблизился де Вард.

– Простите, милорд, – обратился граф к герцогу, – но если вы чем-нибудь недовольны, будьте любезны обращаться ко мне, так как именно я велел соорудить эти постройки.

– Кроме того, замечу вам, что слово «барак» звучит плохо, – любезным тоном прибавил Маникан.

– Итак, герцог, вы говорили?.. – продолжал де Гиш.

– Я говорил, граф, – отвечал Бекингэм голосом, в котором все еще звучал гнев, смягченный, однако, присутствием равного ему человека, – я говорил, что невозможно оставить здесь эти палатки.

– Невозможно? – спросил де Гиш. – А почему?

– Они мне мешают.

У де Гиша невольно вырвалось нетерпеливое восклицание, но холодный взгляд Рауля заставил его сдержаться.

– Они вас все-таки меньше стесняют, чем нас злоупотребление правом первенства, которое вы себе позволили.

– Злоупотребление?

– Конечно! Вы присылаете сюда человека, который от вашего имени снимает все дома в Гавре, нисколько не думая о французах, которые должны приехать навстречу принцессе. Это не по-братски, герцог, со стороны представителя дружественной нации.

– Территория принадлежит первому, занявшему ее, – перебил Бекингэм.

– Не во Франции, сударь.

– Почему не во Франции?

– Потому что Франция – страна вежливости.

– Что вы хотите этим сказать? – вскричал Бекингэм так запальчиво, что присутствующие отступили, ожидая немедленного поединка.

– Я хочу сказать, герцог, – ответил, побледнев, де Гиш, – что я велел выстроить эти помещения для себя и своих друзей, чтобы они служили приютом послам Франции, так как ваша взыскательность оставила нам одно это убежище во всем городе. Я хочу сказать, что я и мои друзья будем жить здесь, если только воля, более могущественная, а главное – более высокая, чем ваша, не отзовет нас отсюда.

– Я знаю силу, граф, которая окажется достаточно могущественной, – положил Бекингэм руку на эфес своей шпаги.

В ту минуту, когда богиня раздора, воспламенив умы, уже хотела направить острие шпаг в грудь противников, Рауль тихонько коснулся рукой плеча Бекингэма.

– Одно слово, милорд, – попросил он.

– Мое право, прежде всего мое право! – пылко воскликнул молодой человек.

– Именно об этом я хочу иметь честь поговорить с вами, – сказал Рауль.

– Хорошо, только покороче, сударь.

– Я задам вам только один вопрос; вы видите, что лаконичнее быть нельзя.

– Говорите, я слушаю.

– Скажите: кто женится на внучке короля Генриха Четвертого – вы или герцог Филипп Орлеанский?

– Что такое? – спросил Бекингэм, отступая в смущении.

– Прошу вас, ответьте мне, – спокойно настаивал Рауль.

– Вы смеетесь надо мной, сударь? – рассердился Бекингэм.

– Это ответ, герцог, и его для меня достаточно. Итак, вы признаете, что вы не женитесь на английской принцессе.

– Но мне кажется, вы это хорошо знаете!

– Простите, но, судя по вашему поведению, это было неясно.