Равноденствие - Даха Тараторина

Банши понеслась ко мне.

Возможно Белен понял задумку. А может быть, как обычно, не поверил, что я способна сделать что-то сама, но стоило вещунье преодолеть половину расстояния, он звонко свистнул, как умеют свистеть только разбойники с большой дороги, но никак не благородные лорды. Впрочем, эту мещанскую науку брат освоил уже давно, доводя до исступления нянек и заставляя краснеть проходящих мимо на приёмах девиц.

Старуха, как злобный индюк, тут же развернулась – добить.

– Эй! А про меня забыла?! – тут же возмутилась я, успев отбежать ещё немного.

Ко мне…

Нет, к нему.

Вперёд…

Назад.

Банши подвывала всё менее уверенно, почти жалобно, растеряв всю свою пугающую браваду. Я успевала лишь бежать, молиться и проверять, когда же, наконец, вновь заработает магия. Но магия работать не желала ни через ярд, ни через три, ни через два десятка. Что станем делать, если карга определится и выберет себе жертву? Я бежала и кричала. Снова. И снова. И снова. А она носилась между нами, то затихая, то пытаясь вновь оглушить нечеловеческим плачем. Но у неё уже не получалось. Прошёл страх, исчезло предчувствие ужаса и потери, остались лишь азарт и сумасшедшее, на грани самоубийства, веселье.

– Догонишь? Давай, чего стоишь?

– Что ж ты меня бросила? – подхватывал понемногу приходящий в себя Белен. – Заждался!

Светлел истлевший, обдающий могильным холодом саван; потерявшие цвет волосы вновь наливались огнём, закрывали гримасу, оскаленный череп с натянутой шершавой кожей; затихал плач. Старуха всё больше походила на хрупкую заплаканную девушку, что шаталась между деревьями, надеясь не то предупредить кого-то о беде, не то обречь на страшную судьбу. Откричала, отрыдала своё, ушла. Приняла, что нет в лесу её добычи. Не в этот день. Быть может, не пропадёт, не исчезнет навсегда, а станет незримой тенью ходить по пятам, преследовать, дышать трупным духом в спину, напоминать, что не скрыться, не убежать от вещуньи, почуявшей смерть. Быть может, станет вечной спутницей, обузой и избавительницей. Но в этот раз она не смогла забрать ни одного из нас. А значит судьбу можно изменить. Значит, с ней можно бороться.

Я подбежала к брату, забыв, что тот злился на меня, что и сама не хотела лишний раз приближаться, прикасаться, чтобы не мучить его глупой надеждой. Схватила за изодранные плечи, сразу же виновато отняв ладони, как он заскрипел зубами от боли, и, как настоящая женщина, хлестнула ему пощёчину, разрыдалась и обиделась:

– Тебе так сдохнуть не терпелось?!

– Вирке, уймись! Это всего лишь банши. Они не убивают.

– Ей это скажи!

Белен с удивительной лёгкостью позволил усадить себя поровнее и осмотреть раны, оказавшиеся крайне неприятными, грязными, но хотя бы не слишком глубокими. Пришлось стягивать с него камзол и рубашку, что мужчина также принял на редкость благосклонно, и промывать водой из фляги.

Прикасаться к его крепким, хоть и осунувшимся, плечам было… Я бы соврала, если бы сказала, что неприятно. Мне нравилось. Слишком. Пальцы скользили по влажной коже, смывали следы крови, разминали одеревеневшие во время схватки мышцы. А он откинулся назад, прикрыв глаза, и, кажется, даже дышать старался не слишком глубоко. Странно. Вроде не так сильно пострадал…

Рука, только что не способная самостоятельно расстегнуть пуговицы, оказалась куда сильнее, чем стоило бы, нашла мою и уверенно сжала пальцы, поднося их к губам. Побелевшие, холодные, они прикоснулись к самым кончикам с такой трепетной нежностью, что хотелось завыть громче той банши. Я позволила себе насладиться одно мгновение. Всего одно, не больше! И вырвала руку.

– Белен. Мы уже говорили об этом. Ты не мальчишка и давно научился вести себя. Прости…

Я плеснула ещё немного воды на вновь закровившее плечо, но он остановил меня, с трудом, но уверенно поднявшись, и холодно бросил:

– Всё в порядке, Вирке. Мне не больно.

Дорога изрядно затянулась. Полагалось дойти до капища к вечеру, но утром следующего дня, переждав разгулявшуюся грозу, мы смирились с тем, что окончательно потерялись. Нет, по пути то и дело встречались остатки маленьких уютных домиков, похожих на тот, где принимала нас Иона, какие-то успели развалиться без человеческой поддержки, иные держались стойко, переглядывались в просветах зелени, грустно, понимающе кивали друг дружке: стоишь? И я стою. Недолго осталось… Одни щурились на редеющие лучи солнца, как старые, повидавшие всё, чего хотели, псы, от других веяло безысходной тоской и одиночеством. Но Источник мы так и не нашли.

Зато нашли болото, огромный улей, от которого по этому самому болоту и спасались, семью лисиц, дикого кабана, благо, не пожелавшего заводить близкое знакомство, и безмерное количество мелкой кусачей живности, по сравнению с которой комары начали казаться лучшими друзьями.

Белен молчал.

Я не произносила ни слова.

Да и зачем? Слова давно кончились, а чувств стало так много, что выпусти на волю хоть одно – вырвется вся стая, хлопая крыльями, крича и перемалывая небо в пыль. Нет уж. Пусть сидят в клетке, трусливо принюхиваясь к вольному воздуху, не решаясь накликать беду песней, сплетающей в единое любовь и прощание.

Уставшие пробиваться через лесной холод жаркие солнечные лучи сдавались, всё чаще падая на не успевающую высыхать за день землю невнятными пятнами света: не то серебро, не то золото, не то вовсе заплутавший отблеск воды.

Я бросила на человека, которого когда-то любила больше жизни, косой взгляд, постаравшись выглядеть как можно более равнодушной. Белен, как нарочно, отстал, чтобы поправить сползший сапог, долго-долго разравнивал голенище, не поднимая головы. Я тихонько выдохнула набранный для беседы воздух и продолжила путь.

Сырость щипала ноздри, несла разом аромат нежной весны и полной увядания одинокой осени. Где бы ещё им довелось слиться в непонятном, чарующем, волшебном танце? Не то день, не то ночь; не то жара, не то холод. Лес.

Лес объединял, сращивал в единое целое то, чему не суждено переплестись нигде больше. Но ступишь шаг, выглянешь из зелёного шатра на привычную дорогу – и конец привидевшемуся равновесию, расплетётся тугая коса на ровные гладкие пряди, которым уже не быть вместе. Так может и не уходить? Не бросать то место, где есть крохотная, почти неуловимая надежда объединить огонь и лёд, любовь и ненависть… нас?

– Вирке? – нерешительно окликнул он.

Я замерла, но поворачиваться не стала.

– Чего тебе?

Белен прокашлялся и сбивчиво закончил:

– Там впереди болотная бочка. Не наступи. Вытаскивать тебя ещё…

Я уверенно ступала, хлюпая пушистым ковром мха, будто специально для странных путников в самом сердце леса положили яркую дорожку. Ну как заблудятся ещё, дети неразумные?