Палитра его пороков - Анна Веммер

— Да поняла, я поняла! Прекратите меня запугивать. Я не враг Эле. Если вы знаете, как ее уберечь от опеки, пока Женька не очнется — буду только рада. Но я не могу к вам переехать, у меня есть работа и с сентября начинаются занятия. Кто будет за ней следить? Уж не ваш брат, это точно.

В любое другое время Серебров подумал бы, что эту Марину заклинило на его брате. А сейчас наваливается такая усталость, что хочется закрыть глаза и отключиться.

Он сидел возле нее, пока не приехала скорая. Мысленно бесился: полный, сука, ресторан медиков, и никто не поможет! Хоть и знал, хоть и главврач сразу сказал не трогать ее, все равно бесился. Потом была скорая, носилки, вой мигалок, затухающий, растворяющийся в ночной тьме. Он хотел поехать с ней, хотел ее видеть, знать, что она жива. Но еще больше хотел рвать и метать, снести этот блядский банкет-холл, сравнять его с землей!

Спустя час даже не помнил, на кого орал, просто до хрипоты орал, сорвав в итоге голос. Велел проверить каждого, кто входил и выходил, каждого, кто засветился на камерах. Анализы всего, что она ела, пила, осмотр стекла.

Потом его оттаскивали от следака, который первым приперся осматривать мест происшествия и ляпнул, что Женя пыталась покончить с собой. Пришлось выложить крупную сумму и подключить знакомых, чтобы дело отдали кому-нибудь поадекватнее. И одновременно искать, искать, искать детективов, готовых носом землю рыть, но воссоздать каждую минуту из тех двадцати, что Женя была одна.

Потом поехал в больницу. Ждал, скулил про себя, впервые в жизни пытался молиться. Хреново получилось, не стоило и начинать.

— Пока ничего не могу сказать, состояние тяжелое. Сделаем все возможное, прооперируем, но последствия прогнозировать не возьмусь и обнадеживать тоже. Давайте подождем, — сказал ему врач.

Ждать он не хотел и не умел. И не ждал никогда. Деньги решали все проблемы. Сунул — и у тебя разрешение на строительство, нужная лицензия или перекупленный у конкурентов спец.

Кому сейчас сунуть деньги? Врачи свои, оборудование передовое, наблюдение круглосуточное, лекарства из любой точки мира. Но заплатить, чтобы Кисточка снова оказалась рядом, живая и здоровая, некому.

— А если…

Серебров моргает, возвращаясь в реальность. Бледная Марина кусает губы, страшась задать вопрос.

— А если Женя не выживет, что будет с Элей? Вы поможете мне ее удочерить? У нее нет никого!

"Не выживет"… У нее нет вариантов, надо выжить, по-другому не получится. Столько пережить, чтобы закончить вот здесь?

— Успокойся. Решай проблемы по мере их поступления. Евгения без сознания, сколько еще пробудет так — неясно. Сейчас надо просто сделать так, чтобы по возвращении она не увидела, как ребенок живет в собачьей будке и отбирает у котов рыбьи хвосты. Остальное моя забота. Иди спать.

— Спать, — бурчит Марина. — Уснешь здесь.

Она идет к выходу медленно, сонно. У дверей оборачивается и удивительно тихим голосом просит:

— Не бросайте ее. Вы же можете вылечить.

— У меня больница, а не волшебная палочка.

Запас его человеколюбия иссякает. Утешать рыдающую подружку Кисточки он точно не собирается, и без нее тошно.

Время немногим больше трех, в восемь надо быть на работе и дрючить всех, кто хотя бы дышал в сторону банкет-холла. Наверное, проще не спать, сразу ехать в офис, но прилечь ненадолго все же хочется. Сергею кажется, он полежит пару минут, но едва он закрывает глаза, как тут же проваливается в нездоровый, усталый сон.

В котором есть Женя.

Вокруг темно и почему-то дождь, как тогда, в парке. Он стоит под зонтом, крепко держит лакированную деревянную ручку. Под зонтом тепло и сухо, даже уютно.

Она стоит совсем рядом, но дождь разделяет их, создает непреодолимую пропасть. Мокрая до нитки Кисточка, его девочка, замерзшая. Там, где она стоит, немного светлее, но ему кажется, с каждой минутой ее поглощает темнота.

— Что ты там стоишь?

Он протягивает руку.

— Иди сюда. Там дождь.

Молчит, смотрит, наклонив голову. Губы, полные губы, которые он так обожал, дрожат от холода.

— Женя…

Ну же, возьми руку! В прошлый раз она протянула ему рисунок, безумно дерзкий, наивный, запавший в душу, он смотрит на него каждый вечер в мастерской. Почему не двигается сейчас?

Он тянет руку, чтобы привычно притянуть Кисточку к себе, заключить в объятия, затащить в тепло, хочет она того или нет, но рука теряется в темноте, хватает воздух, а Женя словно становится дальше.

— Женя! Да иди же сюда!

— Зачем? — откуда-то издалека доносится ее голос.

— Что зачем? Здесь тепло. Дождя нет. Ты промокнешь, простынешь, хочешь, как ребенок, в больницу…

Он осекается и взгляд цепляется за платье. Проклятое черное платье, которое Сергей заставил ее надеть, которое для нее выбрал. Сейчас оно висит бесформенной тканью, намокшее от воды, откуда она только, мать ее, льется.

— Я хочу, чтобы ты была здесь.

— Зачем?

— Я тебе многого не сказал. Не рассказал, как красиво ты рисуешь. Не показал мир. Не свозил на море твою девочку. И в театр мы собирались, надо же хоть раз в сознательном возрасте в театр сходить. Иди сюда.

— Мне холодно.

— Я тебя согрею.

Женя медленно поднимает руку, будто не верит, будто сомневается, что он говорит правду. На то, чтобы стоять неподвижно, не дернуться и не втащить ее силой, уходят остатки контроля. Гулкие удары сердца гонят по венам холодное бессилие.

Он так и не узнает, коснулась ли она его руки. Потому что просыпается.

— Бл…

Ругательство не успевает вырваться: Серебров встречается взглядом с Элиной. Девочка стоит у его постели, держит в руках кролика, что он купил когда-то в парке, и смотрит.

— Ну что ты дядю пугаешь? — ворчит он. — Чего не спишь?

— А где мама?

Он смотрит на часы. Шесть часов. Марина наверняка еще спит, не успела поговорить с девчонкой, а та сама проснулась и маму ищет. Да что ж все так сложно-то?

— Мама заболела, она пока что побудет в больнице.

— У нее воспаление легких? Как у меня?

— Нет, она больно ударилась. Скоро вернется, но пока побудет в больнице, с врачами.

Девочка серьезно кивает и протягивает ему кролика.

— Передайте ей, пожалуйста.

— Сама передашь. Врач разрешит, мы ее навестим. Пойдем, я отведу тебя в комнату, поспи еще.

— Я хочу пить.

— Хорошо, идем на кухню и попьем.

— И есть.

Что ж, уснуть он точно больше не сможет, придется собственной шкуре выяснить, что такое ребенок и как с ним общаться. Хоть и обещал Кисточке, что не подойдет к ее Эле ближе, чем на километр, обещание придется нарушить. Ему еще повезло: Элина спокойная и умненькая. Не громит дом, не устраивает истерик. И все равно мороз по коже от мысли, что долго скрывать состояние Жени не получится. И что ему делать тогда?