Сибирская трагедия - Дмитрий Барчук

Денег у меня в ту пору не было вообще, но оставались кое-какие ценные вещицы: золотые часы, портсигар, наконец, блокнот с золотым карандашом. По железной дороге на восток продвигались эшелоны с чешскими легионерами, которых по соглашению правительств Антанты с Лениным перебрасывали через Транссиб, Тихий океан, Америку и Атлантику на Западный фронт во Францию. Большевики попробовали разоружить один эшелон с чехами, но те дали им вооруженный отпор, и больше никто в Иркутске таких попыток не предпринимал.

Именно на чехов делал я главную ставку в эвакуации своей семьи. Мой план был чрезвычайно прост. Когда очередной эшелон с легионерами прибудет в Иркутск, все равно он простоит какое-то время на станции. Надо пополнить запас угля, сменить паровозную бригаду, да и солдатам нужно запастись водой и продуктами на дорогу. «Братушки» выйдут на перрон по своим делам, и я незаметно подойду к какому-нибудь офицеру и напрямую по-чешски попрошу его вывезти меня с женой и сыном-младенцем в Харбин. Представлюсь чехом из Праги. Наверняка не дадут пропасть соотечественнику в большевистской Сибири. А в качестве благодарности золотые часы и портсигар сгодятся в самый раз.

План был всем хорош. Только во время революции нельзя так далеко рассчитывать, ибо ситуация может измениться даже в течение суток.

На следующий день в Иркутске вспыхнуло восстание против большевиков. Его подняли бывшие офицеры, недовольные позорным Брестским миром[118]ленинского правительства с немцами. Выступление поддержали и правые эсеры, пополнив ряды восставших представителями местной интеллигенции. Большевики жестоко расправились со своими противниками, развернув настоящий террор. Не щадили даже мальчишек-гимназистов.

Все подступы к вокзалу были перекрыты усиленными нарядами красногвардейцев. По городу ходили слухи, что в Западной Сибири чехи организованно выступили против большевиков и их поддержали местные силы, недовольные существующим режимом.

Наша эмиграция в очередной раз отложилась на неопределенный срок.

Неожиданно заболела Александра Николаевна. У нее обострился аппендицит. Это произошло ночью, когда к городу подошли антибольшевистские войска и на подступах уже велись ожесточенные бои.

Иван Иннокентьевич, рискуя жизнью, отправился за доктором, но привел его только к утру.

Врач осмотрел больную и сказал, что необходима срочная операция. О переезде в больницу не могло идти и речи, на улицах снова раздавалась ожесточенная стрельба. Иногда так грохотало, что, казалось, происходит землетрясение, но это, как потом выяснилось, большевики взрывали пороховые склады.

Какие странные повторы иногда устраивает жизнь! Зимой во время юнкерского восстания моя жена дома рожала Петеньку, а летом при взятии города белыми супруге Ивана Иннокентьевича вырезали аппендицит под грохот канонады.

Доктор закончил операцию и тщательно мыл руки над умывальником, когда на наш двор неожиданно въехал отряд конных мадьяр. Их было хорошо видно из окна золотовского кабинета. Двое сразу направились в сарай, видимо, за фуражом. Еще двое вломились во флигель к хозяйке, куда она перебралась на лето. А три интернационалиста пошли в сторону дома.

Их тяжелые сапоги уже стучали по ступенькам ветхого крыльца.

– Господи помилуй! – перекрестился доктор. – Сейчас нельзя тревожить больную. Послеоперационный период – самый сложный. Она должна лежать неподвижно, чтобы не разошлись швы.

– Что же делать? Что же делать? – занервничал Иван Иннокентьевич. – Они же точно решат, что Саша притворяется, и у нее под подушкой запрятаны бриллианты.

Он уже открыл дверцу шкафа, где хранился заряженный винчестер.

Я на всякий случай тоже положил в карман брюк свой револьвер, но Золотова предупредил:

– Стрелять будем только в крайнем случае. Не забывайте, что их семеро, а нас только двое.

Доктора в расчет я не принимал. Он уже сложил свои инструменты в саквояж и весь трясся от страха.

– Да, да. Вы, безусловно, правы, Пётр Афанасьевич… – растерянно ответил мне Золотов.

И я понял, что из него еще тот боец. Не сможет он выстрелить в живого человека. А у меня одного шансов одолеть семерых практически не было.

Сапоги уже гремели совсем близко. Я вышел в коридор и столкнулся нос к носу с моим бывшим учеником Шандором. Он был родом из Будапешта, из интеллигентной семьи, учился в гимназии и на моих уроках тоже занимался прилежно.

– Господин учитель… – он удивился неожиданной встрече не меньше меня. – Это ваш дом? – спросил он по-венгерски.

– Нет. Мы здесь снимаем комнаты. А вы кого-то ищете, Шандор? Здесь нет никаких контрреволюционеров. Исключительно жители этого дома. За это я вам ручаюсь, – ответил я на его родном языке.

Венгр покраснел. Похоже, Золотов был прав, красные мадьяры просто решили поживиться перед уходом.

– Понимаете, герр Питер… – произнес он почему-то по-немецки, переминаясь с ноги на ногу. – Мы отступаем. И не знаем, где в следующий раз сможем накормить лошадей и поесть сами.

– То есть вы ищете продукты на дорогу? – переспросил я его.

Он радостно закивал головой, довольный, что я сам четко, а главное – не обидно, сформулировал цель их визита.

– Боюсь, что здесь вы ничего не найдете. Мы сами не знаем, что будем есть на ужин. В нашем доме нет богатых людей, у которых были бы запасы продовольствия. Разве что квартирная хозяйка? Она держит кур. Недавно, кстати, забила поросенка.

При этих словах лицо Шандора просветлело.

– Но она живет во флигеле, куда уже пошли ваши товарищи.

Мой ученик приказал подельникам прекратить обыск и, прощаясь, поинтересовался: не опасаюсь ли я преследования со стороны белых за сотрудничество с Советами. Я ответил, что я простой обыватель и в политических играх не участвую, а просто зарабатываю себе на хлеб как могу. Шандор пожелал мне удачи, я ему – того же. На том мы и расстались.

Чехословацкие солдаты маршировали по улицам Иркутска в боевом снаряжении и красивой форме стройными и плотными рядами. Походный оркестр играл марш «Гей, славяне». Толпа встречала их ликованием как освободителей. Женщины бросали цветы легионерам, а те отвечали им благодарными улыбками.

Я пожалел, что оставил Полину дома. Всеобщая радость освобождения от большевистского «рая» захлестнула улицы.

Неожиданно из‑за поворота выплыло огромное бело-зеленое знамя, и от волнения у меня по коже побежали мурашки.

Я стоял в толпе и плакал от счастья, а передо мной проходили ряды сибирских добровольцев. Они не носили погон, но бело-зеленые нашивки красноречиво свидетельствовали, к какой армии они принадлежат. Я не верил своим глазам: в Сибири появилась своя собственная армия! Рассуждения Потанина о суверенитете и резолюции Сибирских областных съездов я воспринимал как нечто далекое и несбыточное. Но живые солдаты с оружием в руках под бело-зеленым знаменем были самой настоящей реальностью.