Убить Горби - Юрий Костин

– Олег, – прошептал Батя. – Я ж тебе говорил: осторожней. А ты мне со своим Афганом… Эта бравада ваша… Елки-палки! Больно-то как. Значит, возможно, буду жить.

– Сейчас, товарищ полковник, сейчас перевяжем, все будет хорошо. Капитан! Есть какие-нибудь бинты? Перекись, аптечку тащи!

– Слушай меня, сынок, – тихо проговорил поковник. – В каюте саквояж. Там есть немного денег, наличные. На первое время хватит. Еще в нем конверты специальные. Ну, тебя учили… куда кредитные карточки кладут. Помнишь?

Олег кивнул.

– В них так называемые корпоративные карточки. Они привязаны к счетам разного рода организаций… Ты только, Бога ради, не забудь на карточках расписаться. Странно… Теперь не больно совсем и очень хорошо.

– Держитесь!

– Олег, – строго сказал Батя, – ты запоминаешь все, что я говорю?

– Так точно…

– Сколько денег на этих счетах, я не знаю. Еще есть акции на предъявителя. Но и это для меня темный лес. На эту тему поговоришь с моим давним американским другом. Он живет в Нью-Йорке. Адрес и телефон вот. – Батя извлек из кармана брюк бумажник и достал визитку. – Мужика зовут Аллан Торри. Он первоклассный финансовый консультант. Знает меня как Георгия Крассовского, эмигранта в третьем поколении, ясно? Скажешь, ты мой племянник. Они проверять не будут. Верят всему на слово. Как дети…

Батя начал бледнеть. Перевязывая рану, Олег попытался оценить степень ее тяжести. Но не сумел. Видя, что наставник близок к тому, чтобы потерять сознание, Олег взял его за руку, нащупал пульс.

– Леонид Антонович, а что это за счета такие и акции?

– Золото партии, – ответил Батя и, сделав над собой усилие, улыбнулся.

– Что?

– Шучу я. Ну, а как ты думаешь, если бы Горбачеву пришлось сбежать, на какие шиши он бы существовал?

– Товарищ полковник, – не унимался Олег, – мы сейчас вернемся на Кипр и вас в больницу определим.

– Поздно, капитан… Я знаю, что со мной.

– Мне-то что делать?

– Жить!

– А домой как попаду?

Батя закрыл глаза и впал в забытье. Олегу показалось, наступил конец. Но тот снова пришел в себя. Взяв Олега за руку, он прошептал:

– Капитан, сынок… Ты живи. Бери эти деньги и живи. Из принципа. Ради себя. Ради меня. Потому что заслужил. А они не заслужили. Бросили, как котят слепых, и делай что хочешь… Я помру сейчас, но с того света буду следить за тобой. Чтобы жил счастливо, понял меня? – Батя погрозил ему пальцем. – Да, и последнее… Генерала Степанова не ищи. Нет его больше. А значит, и нас с тобой больше нет.

На рассвете 22 августа в своей квартире был найден мертвым генерал Степанов. Криминалисты и прибывшие одновременно с ними сотрудники КГБ зафиксировали факт самоубийства. Рядом с телом обнаружили, как водится в подобных трагических случаях, наградной ствол и записку в почтовом конверте.

Несмотря на протесты оперативных сотрудников милиции, старший по группе чекистов, представившись помощником председателя КГБ, изъял записку и отбыл на площадь Дзержинского.

В конторе он узнал об аресте Крючкова. По инструкции положено было записку сдать куда следует, однако Немезов решил для начала ознакомиться с ее содержанием. Уединившись в туалете, он открыл конверт и пробежался глазами по тексту.

В записке не содержалось ничего стоящего. Генерал потратил последние минуты жизни на то, чтобы просить коллег передать руководству его последнюю волю: позаботиться о семье. Это нормально. Удивляла приписка с просьбой не преследовать по закону какого-то сотрудника, действовавшего исключительно по его приказу и в настоящий момент выполняющего задание генерала в одном из государств Средиземноморья. Далее указывалась фамилия. Больше ничего в записке не было.

– Что еще за новости? Генерал перед тем, как пустить себе пулю в лоб, просит за какого-то сотрудника?

Повторно изучив каждый миллиметр бумаги, он с досадой швырнул записку в урну. Однако спохватившись, извлек ее, спрятал обратно в конверт и отправился в свой рабочий кабинет, намереваясь передать улику в МВД, рассудив, что коль скоро бумага не содержит существенной информации, во избежание ненужных сплетен лучше вернуть ее ментам. Поначалу он хотел переписать в свой блокнот фамилию офицера, о котором упоминал Степанов, но рассудив, что в нынешней заварухе заниматься судьбой греющегося на Средиземноморском солнце оперативника никто не станет, махнул рукой.

Поступок Степанова озадачил его и расстроил. Однако новость про арест шефа привела помощника в замешательство. Он не мог найти в себе силы пошевелить рукой, чтобы дотянуться до селектора и вызвать дежурного. В таком состоянии он пребывал почти час. Потом стал прислушиваться к каждому звуку в коридоре, в ожидании, вдруг явятся и за ним, чтобы сопроводить в изолятор временного содержания.

Наконец он словно что-то вспомнил, встал и подошел к сейфу. Открыл его, достал два листочка, исписанных его безукоризненным почерком.

«Уважаемый Михаил Сергеевич!

Огромное чувство стыда – тяжелого, давящего, неотступного – терзает постоянно. Позвольте объяснить Вам буквально несколько моментов.

Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас, в отчаяние. Какая все-таки жестокая штука, эта политика! Будь она неладна. Хотя, конечно, виновата не она.

18 августа мы последний раз говорили с Вами по телефону. Вы не могли не почувствовать по моему голосу и содержанию разговора, что происходит неладное. Я до сих пор уверен в этом. Короткие сообщения о Вашем пребывании в Крыму, переживаниях за страну, Вашей выдержке (а чего это стоило Вам!) высвечивали Ваш образ. Я будто ощущаю Ваш взгляд.

Тяжело вспоминать об этом. За эти боль и страдания в чисто человеческом плане прошу прощения. Я не могу рассчитывать на ответ или какой-то знак, но для меня само обращение к Вам уже стоит чего-то.

Михаил Сергеевич! Когда все задумывалось, забота была одна – как-то помочь стране. Что касается Вас, никто не мыслил разрыва с Вами, надеялись найти основу сотрудничества и работы с Б. Н. Ельциным.

Кстати, в отношении Б. Н. Ельцина и членов российского руководства никаких акций не проводилось. Это было исключено. В случае необходимости полагали провести временное задержание минимального числа лиц – до двадцати человек. Но к этому не прибегли, посчитали, что нет нужды. Было заявлено, что в случае противостояния с населением операции немедленно приостанавливаются. Никакого кровопролития.

Трагический случай произошел во время проезда дежурной БМП по Садовому кольцу. Это подтвердит следствие.

К Вам поехали с твердым намерением доложить и прекращать операцию. По отдельным признакам уже в Крыму мы поняли, что Вы не простите нас и что нас могут задержать. Решили доверить свою судьбу Президенту. Войска из Москвы стали выводить еще с утра в день поездки к Вам. Войска в Москве просто были не нужны.