Миры под лезвием секиры - Николай Чадович

— С нами, — уверенно заявила Верка. — Ему Лилечка нужна для чего-то.

— А вы как будто не догадываетесь для чего?

— Дурак ты, Смыков. И кобель. А он совсем другой… — Верка поперхнулась концовкой фразы.

— Уж договаривайте, если начали.

— Я хотела сказать, что он совсем другой человек. Чуть не оговорилась.

— По-вашему, он, значит, все же не человек?

— Слушай, Смыков, не лезь в душу! Вот ты и есть человек, зануда чертова! Или Зяблик наш ненормальный. А на Артема молиться хочется.

— Все ясно, — понимающе кивнул Смыков. — Любовь зла…

Кое-как погрузились в драндулет, на такое количество пассажиров явно не рассчитанный. По собственному следу вернулись на Агиларскую дорогу, угрожая пистолетами, остановили первый попавшийся караван и выяснили, что ближайшая толкучка находится в городке Сан-Хуан-де-Артеза, не так близко, но и не так далеко, на хорошей лошади можно в один прием доскакать, только толкучка эта самая дорогая в Кастилии, поскольку отстоит от Отчины дальше всех других.

Драндулет устремился в путь на максимально возможной скорости, но мрачные предчувствия Верки скоро начали сбываться. Зяблик затрясся, как в лихорадке, заклацал зубами, а потом завыл:

— Братцы, простите… Мочи нет терпеть… Не обращайте внимания… Ох, жгет… Не могу… Вина хоть дайте…

— Терпи! — прикрикнула на него Верка. — Еще мужик называется. Вино это тебе поможет, как мертвому припарки. Только зря почки перегрузишь.

— Вы, говорят, медик? — поинтересовался Артем.

— Говорят… — Верка была готова разреветься от собственного бессилия.

— Не лучше ли вернуть его в бессознательное состояние или погрузить в гипнотический транс? Какие проблемы? — Однако, поймав беспомощный взгляд Верки, он заторопился: — Тогда, простите, я сам, — и указательным пальцем коснулся шеи Зяблика.

Тот дернулся, хрюкнул, словно человек, которого внезапно поймали на удушающий захват, но тут же утих, смежил глаза и ровно задышал.

— Учитесь, Вера Ивановна, — назидательно сказал Смыков, наблюдавший за этой сценой с переднего сиденья. — А то вам лишь бы уколы да микстуры.

— Такие методы лечения применяются чаще всего у примитивных племен, — вступился за Верку Артем. — Чтобы овладеть ими, требуются годы. Шприц с новокаином делает эту магию совершенно излишней.

…В город заезжать не стали — его стража, возможно, уже была оповещена об автомобиле цвета гусеницы бабочки-капустницы, на котором разъезжают до зубов вооруженные разбойники из Отчины. Зяблика, все еще пребывавшего в глубоком сне, оставили на попечение Верки и Толгая, а вся остальная компания двинулась в сторону рыночной площади.

Такие торжища стали возможны только после подписания Талашевского трактата и упразднения святой инквизиции. Кто только не собирался на них, за исключением разве что киркопов, пребывавших на уровне первобытно-общинного строя и не умевших толком даже считать до десяти.

Арапы торговали здесь львиными шкурами, слоновьими бивнями, перьями диковинных птиц, обезьяньим жиром, маниокой и военными трофеями, захваченными в предыдущих победоносных походах. Имелся у них и живой товар — в основном молодые пленницы, — но для этого требовалась предварительная договоренность.

Нехристи предлагали кошмы, войлок, овечий сыр, вяленую жеребятину, охотничьих соколов, дальнобойные луки, изготовленные из рогов горного барана, опять же военные трофеи и опять же молодых пленниц.

Но самый большой контингент на толкучке составляли земляки и землячки Смыкова. Они же владели и самым широким ассортиментом товаров. — от пуговиц до ручных гранатометов. Наибольшим спросом пользовались патроны, алюминиевая и фаянсовая посуда, швейные иглы, а главное — медикаменты, давно просроченные, но кастильцам и степнякам казавшиеся просто чудодейственными.

Попадались тут и вообще странные люди, расовую принадлежность которых определить было просто невозможно. Эти промышляли сомнительными снадобьями из печени единорога и слюны ехидны, молодильными яблоками, приворотным зельем, ладанками, оберегающими от меча и пули, фальшивыми самоцветами и настоящими ядами.

Расплата серебряными реалами и советской медно-никелевой мелочью производилась только в крайних случаях, зато процветал натуральный товарообмен. За годовалого бычка просили девять пистолетных патронов или две чайные чашки с блюдцами, а за гранату к бычку уже полагалась небольшая приплата — пара бурдюков вина, к примеру. Случалось, что покупательница, которой до окончательного расчета за приглянувшуюся вещь не хватало какой-нибудь ерунды, отлучалась вместе с продавцом в ближайшие заросли.

Как и на любом подобном базаре, здесь процветало надувательство, попрошайничество, воровство и проституция. Две дюжины кастильских стражников, на почве обжорства и алкоголизма давно утративших не только моральные, но и боевые качества, направить эту стихию в законопослушное русло никак не могли. Альтернативой беззубой власти был жестокий самосуд. Воров забивали камнями, жуликов, за недостатком шелковых шнуров, душили всякими подручными средствами, шулерам дробили пальцы, конокрадов привязывали к хвостам самых лютых жеребцов.

Суета рынка, внешне хаотичная, но подвластная своим неписаным законам, подействовала на спутников Смыкова по-разному: у Артема вызвала легкое любопытство, у Лилечки — детский восторг, у Цыпфа, сторонившегося любых шумных сборищ, — едва ли не испуг. Один Смыков, привыкший к людским порокам, словно хирург к грыжам и аппендиксам, чувствовал себя здесь если не как рыба в воде, то как выдра в той же самой воде — хоть и чужая стихия, а пропитанием может обеспечить.

Сначала он попробовал продать пистолет, не свой, естественно, а Цыпфа. Но это была вещь дорогая, редкая, на нее копили средства годами, как раньше на автомобиль, и подходящего клиента не нашлось. Вымогательство тоже не гарантировало успех — торгаши кучковались землячествами и против любого любителя легкой наживы были готовы стоять насмерть, как стадо африканских буйволов против львиного прайда. Попрошайничество отвергалось в принципе, проституция — он исподтишка покосился на Лилечку — тоже. Оставалась азартная игра, предприятие, в котором люди расстаются со своими деньгами хоть и с неохотой, но добровольно.

Побродив по зловонным задворкам рынка, где мухи, крысы и бродяги обменивались между собой самыми экзотическими заразами, Смыков подобрал несколько пустых плодов калебасового дерева, которые арапы использовали вместо фляг, и с помощью перочинного ножа изготовил три достаточно вместительных стаканчика. Отыскать на кастильском рынке мелкий, неспелый апельсин сложности вообще не представляло. Место для будущего ристалища он выбрал самое бойкое — рядом со входом, на гранитной плите с полустершимися арабскими письменами (ради этого, правда, пришлось прогнать нескольких облюбовавших ее попрошаек).

В свое время Смыкову довелось вести дело группы наперсточников, на свою беду обобравших до нитки глупую и алчную жену прокурора, и в ходе следствия он неплохо разобрался в нехитрых, но действенных приемах шулерской братии. Главное было — не робеть, постоянно отвлекать внимание клиентов, не жалеть глотки и самому не забывать, под каким из стаканчиков в данный момент находится горошина, теннисный мяч, шарик от пинг-понга или, как нынче, неаппетитного вида апельсин.