Цветок цикория. Книга II. Дом для бродяги - Оксана Демченко

Разбитая и усталая, я обозвала Васю предателем, отпустила и поплелась в «Астру». Ради Агаты. Ей душно, пока святые гостьи хозяйничают в доме. Особенно – во время обедов. Что ж, могу сказать с полным правом: это было лучшее мое дело за день!

Стол уже накрыли. Агата сидела бледная, улыбалась вымученно. До моего появления единственной приправой к обеду был непрестанный щебет Даши, и каждое слово в нем – восхваление заслуг Мари.

«Безумие какое-то», – осторожно прошептала я. Никто не взорвался. Хорошо, а то я стала побаиваться этой простой фразы. Правдивой: ведь рассудительная и хладнокровная Дарья Ильинична просто свихнулась! Мне ли не знать, она способна одним взглядом застращать любого вора-приказчика и стереть в пыль нахальнейшего газетчика! Куда что подевалось… Даша теперь восторженно-глупа и по-пустому многословна. Она такая пятый день, с тех пор, как ей нашли донора и смогли провести ритуал. Обмен тел был непродолжительным и состоялся после короткого торга с Дарьей Великолепной – старшей из трех сестер Великолепных. Все они выступают в цирке-шапито, в провинциальной и ничуть не блистательной труппе. Дарья посредственная акробатка, к тому же набирающая вес. Она почти бесполезна для выступлений, она неумна и жадна до неприличия. Ритуал ее не взволновал ничуть, а вот возможность выторговать денежку стала звёздным часом всей жизни. Получив свое, Дарья старательно исполнила отведённую ей роль в пробном обмене душ. Провели его, конечно же, Мари и Машенька, а настраивала весь процесс Агата. Могу добавить: айлат была против обмена и указывала, что сходство имен – не повод спешить, что надо бы найти более полную и яркую душу. Но все спешили, и даже Ники не прислушался.

В общем, пять дней назад стало ясно: у нас правда есть пара жив, способная повторить то, что сделали со мной и Юлией. И еще мы убедилась, что обмен душ не вызывает болезни тел. Успех был сокрушительный: каких-то два часа Дарья Великолепная просидела в теле Даши, в ее кресле на колесах. Толком не поняла произошедшего, вернулась в свое тело, пересчитала еще раз денежки и уехала. Дарья Ильинична очнулась в родном теле – и сразу, с первых минут, смогла почувствовать ноги! Она пока не ходит, но это дело времени и занятий с врачами.

Чудесное исцеление объясняет многие перемены в поведении Даши. Но я не хочу понимать и принимать объяснения! Она – сильная, умная, верная семье. Порою чопорно-традиционная во взглядах и даже старомодная. Зато поддерживает Ники буквально во всем… Как она могла ослепнуть и оглохнуть, как посмела изливать всю благодарность на Мари, на неё одну? Донора нашел Курт! Оплатил согласие Дарьи Великолепной, величайшей из цирковых жадин – Ники! Агата держала настройку, это сложнейшая работа! А до того Яков и его люди нашли жив, а еще прежде Курт составил список претенденток… Но им всем нет места в искаженном мире чудес, где волшебствует Мари, а Даша – охает и кланяется.

И еще: перемены начались до ритуала. Начало им положил день, когда Лёля убила живку-наемницу, спасая Клима. Хотя Даша сделала вид, что приняла произошедшее, она упорно не общается с Лёлей. Ха! Она и меня едва замечает, и Якова за глаза кличет нелюдем, и Клима с его гнездом обзывает мошенниками. Что это? Злопамятность – или обостренная, щепетильная справедливость? Не знаю. Не важно. По мнению Даши, мы сознательно и без веских причин допустили гибель живки и, значит, предали Микаэле… Но не буду о грустном.

Как развивался день, начиная с обеда? Я не просто так вспоминаю, я анализирую события… Даша за столом, при всех, попыталась поговорить со мной примирительно и душеспасительно – так это назвала Мари. Ох, как я хотела метнуть ножик в храмовую святошу! Только я не Лёля, промахиваться на ноготь, особенно в ярости, не умею. А ну, как попаду сослепу? Эта Мари – типичная приживалка! Расселась во главе стола и решает в чужом доме: кому, когда, о чем и с кем говорить!

Я не метнула ножик. Я поддерживала беседу словами «о!» и «да-а..», терпеливо душеспасаясь. Дело не в моем долготерпении, а в слове, данном Якову. Он настрого велел: при живах не чудить, о пороге, ледяной норе и темном ветре даже не думать! Не злиться и себя не проявлять. И вот – я сдержала слово. Я сдержала все слова и намерения, порывы и вспышки. Агата по мере сил помогала.

Обед тянулся бесконечно, вырождаясь в чисто женское безделье. Ники не спустился из кабинета, а Федя-Йен выхлебал бульон в одну минуту, нагреб горсть хлеба впрок – и умчался звонить хётчу, чтобы опять целый час молчать в трубку, изредка повизгивая от восторга или похрюкивая от смеха. Все их разговоры такие: длинные, односторонние, никому непонятные. Даша пыталась любыми способами удалить хётча из круга общения Ин Тарри. Ведь клетчатый Эйб – наемный убийца, Даша так и сказала! Но её старания тщетны. Ники не выслушал опекуншу, ему было некогда. Паоло прикинулся иностранцем, не знающим ни слова на языках, известных Даше. Зато милаха Йен был весь внимание… но, едва слова воспитания иссякли, он кивнул… и побежал звонить хётчу, как ни в чем не бывало!

Обед меня истощил, измочалил. Но все в мире конечно. Агата сложила салфетку – и я отодвинула остывший суп. Голодная, размахивая своей салфеткой, как белым флагом, я позорно покинула «Астру». Сбежала в наш развеселый особняк, в затоптанную, обшарпанную, а теперь еще и закопчённую «Лилию». Три дня назад пацаны крепко подпалили пристройку. Едва кто-то раздобыл ящик огненных фонтанов известной инанькой фирмы, дальнейшее стало неизбежно…

С порога, втянув носом воздух, я ощутила припах мокрой гари и пороха. Удручающе: его не дополняли ароматы жареной баранины, чеснока и кинзы. Значит, все уже пообедали. Плечи мои поникли. И тут день попытался исправиться и дать мне шанс на улыбку.

– Юна, я согласен погулять в парке, – Яков подкараулил меня у входа.

А я прошла мимо, словно бы не расслышав сказанного! Я устала от душеспасительных бесед, я бурчала животом и шаталась от голода, то есть была трижды зла. На душе спеклась черная боль: дверь хлопнула за спиной… Он не стал меня догонять? Просто ушел? Захотелось покричать и повыть, как Лёля поутру. Обвинить весь мир в моих бедах. Якова – первого! Ему что, трудно было сказать: виноват, зря так себя вел, теперь честное слово брошу привычку устраивать тайны. И еще: ты достойна доверия, я полагаюсь на тебя…

– Эй, умыкнуть бы Федьку и ходу, правда? – в бок уткнулся крепкий кулачок Лёли. – Бесова мошенница-жизнь. Я знаю ее закон: чем больше сулит, тем злее обирает.

Я охнула, потёрла бок, оглянулась… и снова охнула. Лёля смотрелась роскошно! Новое платье, и поверх – бархатное пальто. Те самые туфли, и подвеска на шее, и серьги в ушах, и зонтик… Еще бы добавить на лицо хоть капельку радости, во взгляд – хоть искру жизни.

– Не полегчало? – я ссутулилась. – А я надеялась.

– Не ври. Ты ненавидишь белых гнид, стала б ты надеяться на них? Нет! И правильно, – Лёля беззвучно пошевелила губами, ругаясь. Похлопала по карману. Вообще-то она курит. Я недавно выяснила. Нет, не так: она курила, но бросила, Федя-Йен строго запретил ей и взял честное слово. – Хоть бы одну затяжку, злость спалить. Ох, как я хочу пристрелить обеих! Одну за дела ее, вторую из жалости.