Две недели на соблазнение - Сара Маклейн

Ник оставил без внимания сарказм приятеля.

— Кроме того, я очень беспокоюсь за нее. Каково ей будет? Высший свет никогда не простит ей нарушение их правил. Да и твоя драгоценная репутация из-за этого пострадает.

Плевать ему на репутацию! Ради Джулианы он был готов сразиться хоть с силами ада. А в таком настроении, как сейчас, сделал бы это голыми руками.

Ник же неумолимо продолжал:

— И даже если она будет вести себя безупречно — хотя я не могу представить себе Джулиану паинькой, — ей никогда не избавиться от тени нашей матери. Свет вечно будет судить ее за происхождение. И ты тоже станешь презирать ее за это.

— Неправда! — возмутился Саймон. И тут же понял, почему они все так о нем думают. Потому что так и было до недавнего времени. До того, как Джулиана заставила его понять, что есть в жизни вещи более важные, чем репутация.

— Неправда? — переспросил Ник с неверием в голосе. — Но ведь, сколько я тебя знаю, Лейтон, твоя главная цель в жизни — держаться подальше от скандала. Тебя с детства учили избегать удовольствий. Ты холодный, невозмутимый и до тошноты правильный во всем.

Эти слова покоробили Саймона. Холодный и невозмутимый? Сейчас он не чувствовал себя таким. Потому что Джулиана изменила его, сделала другим человеком.

А потом бросила!

— Ты всю жизнь стараешься сохранить свою репутацию незапятнанной, — не унимался Ник. — Ведь ты даже оставил свою сестру тут, с нами, — только бы не смотреть в лицо правде, забыть о том, что она не оправдала твоих ожиданий. И ты хочешь, чтобы я отдал тебе свою сестру?

Саймон промолчал. Он понял, что Ник прав. Всю свою жизнь он осуждал тех, чья репутация, семья или прошлое не идеальны. Он был герцогом Гордецом, клявшимся, что выше таких низменных и вульгарных вещей, как скандал… и любовь.

Но Джулиана заставила его понять, что ему нужно совсем другое — ее звонкий смех, ее слишком широкие улыбки и скандальная натура, которая, в конце концов, не такая уж и скандальная.

Он хотел ее в своей жизни.

Рядом с собой.

В качестве своей герцогини.

И это отнюдь не будет жертвой. Это будет для него честью. Потому что он любит ее.

Джулиана все изменила в его жизни. Она научила его хотеть всего этого. Научила желать всей той сумятицы, которую привносит в жизнь любовь.

Он будет гордиться тем, что она его жена. И если уж совсем начистоту, то он давно уже ее полюбил, хотя не понимал этого. Теперь он твердо решил жениться на ней, подарить ей детей и жить долго и счастливо… И плевать на сплетни! И на ее братьев плевать — они не встанут у него на пути.

— Джулиана достаточно страдала… — продолжал Ник, и казалось, что голос его прозвучал очень тихо в сравнении с бурными мыслями Саймона. — Да и не заслуживает она твоей благотворительности.

Герцог вихрем пролетел через комнату, схватил друга за лацканы сюртука и швырнул о стену с такой силой, что закачались картины в рамах.

— Не смей… никогда!.. — Он оторвал Ника от стены и снова ударил о нее. — Не смей никогда… называть то, что я испытываю к твоей сестре, «благотворительностью». Она смелая, прекрасная и яркая. И тебе повезло, что у тебя такая сестра. — Гнев его был настолько силен, что слова давались ему с огромным трудом. — Она считает себя… недостойной? Это мы недостойны ее. И если ты еще хоть раз назовешь ее скандальной, я тебя убью. Причем с удовольствием.

Несколько долгих минут, пока они стояли так, слышалось лишь тяжелое хриплое дыхание Саймона. Наконец Ник спокойно проговорил:

— Что ж, это довольно неожиданно.

Саймон сделал глубокий вдох и попытался успокоиться. Отпустив Ника, он отступил на несколько шагов и заявил:

— Я еду за ней. И только попробуй остановить меня.

— Но, Лейтон… Ты же помолвлен. С другой.

Саймон выругался и проворчал:

— Я уже забыл про нее.

— …И это — моя ошибка.

Джорджиана вынула Кэролайн из колыбельки и изобразила удивление.

— Такого не может быть. Пирсоны не совершают ошибок. Возьми хотя бы меня… Идеальна во всех отношениях. Блестящий образец благонравного поведения.

— Джулиана уехала.

— Я слышала об этом. — Джорджиана не удивилась.

— Какой же я идиот!

Сестра герцога села в кресло-качалку рядом с колыбелью.

— Продолжай.

Но Саймон не знал, с чего начать. Совершенно не понимал, почему все в его жизни так запуталось, что он уже ни над чем не был властен.

— Я… — Герцог вздохнул и опустился в кресло напротив сестры. Чуть помедлив, он сказал то единственное, что смог придумать: — Я люблю ее.

— Джулиану?..

Он кивнул, взъерошив ладонью волосы.

— Тогда почему женишься не на ней?

Тупая щемящая боль зародилась где-то в груди от этого вопроса, единственного вопроса, который имел сейчас значение и на который у него не было ответа.

Снова вздохнув, Саймон пробормотал:

— Не знаю…

— Но ты же не любишь леди Пенелопу.

Саймон пожал плечами.

— Мне и не требовалось любить ее. А вот сейчас я… — Он обхватил голову руками. — Я совершил ошибку.

Он не мог расторгнуть помолвку, не погубив Пенелопу, — а она этого не заслуживала.

— Ох, Саймон… — В голосе сестры была нежность, которой он недостоин. — Знаешь, Саймон, ведь Джулиана может стать твоей. А помолвку вполне можно разорвать.

Он покачал головой:

— Нельзя, не причинив вреда Пенелопе.

Джорджиана энергично покачала головой:

— Нет, ошибаешься. Ведь леди Пенелопа — дочь маркиза с имением размерами с Виндзор. Думаешь, она не сможет найти кого-нибудь еще, кого-нибудь, кто будет испытывать к ней нечто большее, чем мимолетный интерес, того, кто не влюблен в другую?

Разумеется, кто-нибудь женится на ней. Но он, Саймон, не будет тем, кто бросит ее на съедение волкам.

— Я не могу.

— Ты слишком благороден! Себе же во вред! — в раздражении воскликнула Джорджиана, и малышка зашевелилась у нее на руках. Джорджиана тут же успокоилась. — В твоей власти сделать себя и Джулиану счастливыми. Навсегда. А что касается леди Пенелопы… Заверяю тебя, Саймон, нет никакой радости в том, чтобы выйти за мужчину, который любит другую.

Эти слова сестры, такие искренние, чудесным образом подействовали на него, и он решительно заявил:

— Мне плевать на скандал! Мне нет дела до леди! Все, что мне нужно, — это Джулиана. Хочу, чтобы она стала моей навсегда! Но если я так поступлю, если погублю Пенелопу… Что Джулиана подумает обо мне? Как она сможет доверять мне, если я был так бессердечен по отношению к другой?