Dominium Mundi. Властитель мира - Франсуа Баранже

Танкред и бровью не повел, но Льето подобная дерзость вывела из задумчивости.

– У тебя какая-то проблема, христианин? – спросил он.

Не обращая внимания на фламандца, тот продолжил:

– Говорят, сегодня на учениях произошел несчастный случай… и все считают, что ты отличился… А по мне, когда один простой пехотинец кидается спасать другого, в этом нет ничего героического!

Двое его подручных за спиной у наглеца заржали.

Танкред по-прежнему не реагировал. Нелепость нападения заставила хихикнуть и Льето.

– Чего надо этому шпаку? – поинтересовался он у Танкреда.

– Какой из тебя герой? Ты всего лишь жалкий блатной купчик и всегда им останешься! – гнул свое незнакомец. – А сегодня ты просто подставил своих людей! Вот и вся правда!

– Это был несчастный случай, солдат, – вмешался Энгельберт, опасавшийся, как бы стычка не переросла во что-то серьезное. – Спроси кого хочешь из подразделения, тебе любой скажет.

По-прежнему не отвлекаясь ни на кого другого и устремив глаза на Танкреда, как хищник на добычу, человек продолжил, повысив голос, чтобы соседние столы тоже могли слышать ссору:

– Кстати, не всегда ты был таким смелым. Мне говорили, будто во время кампании в Сурате ты бросил своих людей подыхать! Хорош герой дня! Сколько людей погибнет из-за тебя, когда мы окажемся на Акии?

Его слова переполнили чашу терпения Льето, и он взвился со стула, красный от ярости:

– Ты проглотишь свои слова, шелудивый пес!

– Льето, стой! – закричал Энгельберт.

Его гигант-братец застыл в нескольких сантиметрах от наглеца, который даже не шевельнулся и продолжал смотреть ему прямо в глаза.

– Это всего лишь слова. Оставь его, пусть себе брызжет желчью, – видно, слишком много у него накопилось.

Остававшийся невозмутимым на протяжении всей сцены Танкред холодно сказал:

– Сядь, Льето. Не обращай внимания на эту шавку.

Друг скрепя сердце подчинился, отодвинувшись от штатского, и тот, несмотря на уверенный вид, который постарался напустить на себя, увидев прямо перед носом рыжего великана, испытал явное облегчение, когда тот сел обратно на свое место.

– Прячешься за спиной других, потому что сам слишком труслив, да? Меня это не удивляет, ничтожество!

Танкред, сжав губы, продолжал холодно смотреть на него. Смирившись с полным отсутствием реакции, человек решил отступить, бросив последний презрительный взгляд на присутствующих и не удержавшись от прощальной шпильки, перед тем как дать задний ход:

– Посмотрим после высадки, на поле боя, какой из тебя храбрец!

Потом сплюнул на пол и удалился с обоими своими приспешниками.

– Да откуда он взялся, этот молодчик? – воскликнул Льето. – Я бы с радостью свернул ему шею! Танкред, я не понимаю, почему ты позволил так себя оскорблять. Этот наглец специально тебя провоцировал.

Танкред сделал знак официанту принести еще пива.

– Слова меня не волнуют, Льето. Если в один прекрасный день этот человек встанет у меня на пути, я им займусь. А если ему охота просто проехаться на мой счет, вряд ли он найдет много слушателей. К тому же, пожелай он бросить мне вызов, мог бы сделать это по всем правилам. Судя по его поведению, он скорее хотел, чтобы я полез в драку.

– Но зачем? Ты ведь его даже не знаешь.

– Да нет, на самом деле этот человек не так уж мне незнаком. Думаю, я уже видел его в легионе Роберта Нормандского, недалеко от владений моих родителей, в районе Уш. Кажется, его зовут Арган. Бандитское отродье.

– Роберт Дьявол? Военный советник Петра Пустынника? Срань господня!

– Не богохульствуй! – одернул его Энгельберт.

– Он самый, – подтвердил Танкред, поднося к губам кружку.

– Я никогда не понимал, – продолжал Льето, – почему высокопоставленные персоны вроде Петра Пустынника окружают себя такими поганцами!

Потягивая пиво, Танкред оглядывал верхние этажи.

– Да, мне этот вопрос тоже не раз приходил в голову. – На самом последнем этаже он, похоже, обнаружил то, что искал. – Как бы то ни было, не думаю, что провокация была случайной…

Друзья проследили за его взглядом и наверху, в гостиной, увидели Роберта Нормандского собственной персоной, сидящего с другими сеньорами за столом, расположенным рядом с круговым ограждением, откуда открывался прекрасный вид на зал. Герцог даже не смотрел вниз, демонстрируя полное безразличие к тому, что сейчас произошло.

– У этого барона с тобой какие-то счеты, поэтому он решил таким образом спровоцировать тебя? – спросил Энгельберт.

– Хм… между нами есть небольшие разногласия, но ничего, что могло бы оправдать такой образ действий.

– Если вы соседи, то должны быть знакомы?

– На самом деле почти нет: война долгие годы удерживала меня вдали от дома. Мой отец хорошо знал его отца, они вместе воевали во время английского мятежа, но сейчас наши семьи конфликтуют из-за территорий на стыке двух владений.

– А ты знаешь, почему его называют Роберт Дьявол?

– Потому что он вроде местного тирана, чье единственное занятие на своих землях – нести зло. Его подозревают в чудовищных преступлениях, совершенных из чисто садистского удовольствия, но ни разу не удалось представить весомых доказательств. И тем не менее обвинения дошли до самого папы и тронули его. Говорят, Урбан уже готов был отлучить его от церкви, когда этот жалкий тип записался в крестовый поход. Он ни за что на свете не упустил бы возможности вернуть себе достойное место в международном христианском сообществе.

Энгельберт яростно закивал:

– Вот почему эта часть обращения Урбана всегда вызывала у меня отчаянный протест. Обещать отпущение грехов любому крестоносцу – это неизбежный риск, что поход привлечет множество мерзавцев. Такое обещание имело смысл тысячу лет назад, когда в армиях постоянно не хватало людей. Но сегодня, и тем более для такой войны, следовало бы, наоборот, многим отказать. Нет, я решительно не могу понять.

– Это чистая политика, Энгельберт, – с горечью пояснил Танкред. – К религии никакого отношения не имеет.

* * *

Стояла уже глубокая ночь, когда Роберт де Монтгомери и его подручный двинулись к отведенному для важных персон выходу из «Вавилона». Широкая лестница вела в небольшой дворик, откуда можно было совершенно незаметно попасть на Центральную аллею.

– Не слишком-то удачно ты выступил, Арган.

– Понимаю, сеньор, мне очень жаль.

Они спустились по лестнице, потом подождали, пока те, кто вышел одновременно с ними, отойдут достаточно далеко, чтобы их не слышать. Чудовищно раздосадованный тем, что потерпел полный провал и не смог достойно проявить себя в области, где, как он считал, равых ему нет – в уличной потасовке, – Арган к тому же знал, что ему не избежать серьезного нагоняя.