Его и ее - Элис Фини

В лесу.

Видела, как она идет по платформе, сойдя с поезда, и помню звук ее шагов — почему-то он напомнил мне звук ее фотоаппарата.

Стук-постук. Стук-постук. Стук-постук.

Потеряв работу ведущей, я пошла домой и стала пить. Но потом остановилась. Села в «Мини» и дыхнула в трубочку алкотестера. Помню, что он окрасился в янтарный цвет, но это означало, что я еще могу сесть за руль. Я отправилась в Блэкдаун, потому что тогда была годовщина того, что случилось, — а также мой день рождения, — и мне хотелось видеть ее.

Мою дочь, не Рейчел.

Прошло ровно два года со дня смерти моего ребенка, и мне надо было быть рядом с ней. Джек решил похоронить ее здесь, в Блэкдауне, за что я его все еще ненавижу, но это прелестное кладбище, откуда открывается красивый вид. Церковь находится на холме, а ближайшая парковка — на станции. До ее могилы можно добраться только пешком через лес. Я провела там несколько часов, рассказывая ей разные истории, представляя, будто она жива. До сих пор чувствую свою вину, что ничего не сказала Рейчел, когда она в тот вечер прошла прямо мимо моей машины к своей. Скажи я ей что-нибудь, может быть, она бы не умерла.

В отдалении слышу какой-то звук, и он стряхивает с меня меланхолию, в которую я погрузилась. Не знаю, продолжает ли Кэтрин Келли преследовать меня, но я не собираюсь ждать, чтобы выяснить это. Нам с мамой нужно выбраться из леса в какое-нибудь безопасное место.

— Давай, мама, нам надо идти. Здесь холодно и… опасно.

— Ты идешь домой, любимая?

Она задает вопрос с таким счастливым оптимизмом.

— Да, мама.

— О, хорошо. Мы будем дома меньше, чем через десять минут, обещаю. Я поставлю чайник и заварю нам медовой чай, как ты любишь.

— Отсюда до дома только десять минут? — спрашиваю я.

Она уверенно показывает куда-то сквозь деревья, и, хотя, по мне, все выглядит одинаково, особенно ночью, — я ей верю. У моей матери могут быть проблемы с памятью, но она знает эти леса лучше, чем саму себя. Я беру ее за руку, удивляясь, какой маленькой она кажется в моей, и мы идем как можно быстрее. Ловлю малейший шорох листвы и хруст каждой ветки и никак не могу перестать постоянно оглядываться через плечо. Даже если бы там кто-то был и преследовал нас, в темноте их было бы не видно.

— Думаю, она знает, — произносит мама, снова явно в смущении.

— Давай постараемся вести себя как можно тише, пока не доберемся до дома, — шепчу я.

— У нее был жетон, и мне пришлось впустить ее.

— Кого?

— Ту женщину, она знает, и теперь я не понимаю, что делать.

Моя мать бросает взгляд назад, словно что-то слышит, и это никак не успокаивает мои нервы. Мы делаем еще несколько шагов в темноте, и я невольно прокручиваю в голове ее слова. Теперь она упомянула конский хвост и жетон, и это наводит меня на мысль о женщине-детективе, которая работает с Джеком и только что ответила по его телефону.

— Что, по-твоему, она знает, мама?

— Думаю, она знает, что я убила твоего отца.

Не сомневаюсь, что нас кто-то преследует, но ноги отказываются идти, и я не могу шевельнуться.

— Помнишь тот день, когда ты пришла домой из школы и нашла меня лежащей на полу под елкой? — спрашивает она. Когда я не отвечаю, она продолжает. — Твой папа раньше вернулся домой из командировки. Он был пьян и ударил меня только по одной причине — я годами позволяла ему это делать. Это началось после твоего рождения, но я считала, что мне надо оставаться с ним ради тебя и денег. Своих денег у меня не было, как и квалификации, чтобы устроиться на приличную работу. Я сказала себе, что буду с этим мириться, пока ты не вырастешь и не закончишь школу. Но в тот день он избил меня так сильно — я думала, что умру. Затем он грозился избить и тебя. После этого во мне что-то оборвалось, и я первый раз дала ему сдачи. Этот раз оказался и последним, потому что он был мертв.

Я не в состоянии воспринять ее слова, как будто их слишком много. Они перемешиваются в голове, и я не могу составить из них предложение хоть с каким-то смыслом. Мы склонны приписывать то, что хотим, тем, кого любим. Мы мысленно преобразуем своих любимых, превращая их в людей, которых хотели бы видеть. Но это неправда, этого не может быть. Моя мать не убийца. В ней говорит деменция или наркотики. Но Кэт Джонс — это Кэтрин Келли, это — правда, и я не сомневаюсь, что она здесь, в лесу, прямо сейчас ищет меня.

Я беру маму за обе руки и пытаюсь тащить ее. Но моя мама сильнее, чем кажется, — она упирается в землю ногами в шлепанцах-шмелях.

— Ты не убивала папу, я бы видела тело. Ты все путаешь, — говорю я ей, но она пристально смотрит на меня и не двигается с места.

— Я ударила его по лицу железной подставкой для елки. Я била его, пока он не умер, чтобы он не смог поколотить тебя, как поколотил меня. Я похоронила его в саду. Закопала под огородом, а следующей весной посадила сверху морковь и картофель. Я думала, что, если навсегда останусь жить в нашем доме, все будет в порядке, и его никогда не найдут. Но она, наверное, знает, и если ты собираешься узнать правду, то лучше услышать ее от меня.

В голове роятся эмоции, они разрастаются и принимают новые формы, как жидкая ртуть. Я не хочу ей верить, но, по-моему, верю. Но что бы она ни делала или не сделала много лет назад, нам все равно надо отсюда выбраться.

— Мама, здесь небезопасно, и нам надо домой.

— А что, если она нас там ждет?

— Кто?

— Женщина, которая знает.

Деревья вокруг меня начинают клониться и расплываться. У меня кружится голова, и мне плохо.

— Мама, ты сказала, что у женщины, которая пришла в дом, был жетон. Ты помнишь, что там было написано? Просто постарайся представить себе.

Она зажмуривает глаза, как ребенок, стараясь заглянуть в прошлое, которое, похоже, в настоящем часто ускользает от нее. Затем открывает глаза и шепчет:

— Прийя.

Четверг 01.35

— Прийя, откуда вы знаете, как вскрывать замки? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами — я замечаю, что она по-прежнему держит пистолет, — и закрывает за мной тяжелую деревянную дверь.

— Я смотрела видео в сети — это не трудно.

— Вы понимаете, что, строго говоря, ваши действия незаконны, правда?

— Вы хотите найти Анну или нет, сэр?

Я не отвечаю. Я слишком занят осмотром дома, куда мы вошли. Он похож на декорации из фильма ужасов: готическая мебель, древние обои, скрипящие деревянные половицы и огромная причудливая лестница в центре холла. Все покрыто откровенно театральным слоем пыли и паутины. Не считаю себя пугливым, но меня бросает в дрожь.