Его и ее - Элис Фини

— Бежим.

Она бежит, и я вместе с ней, понятия не имея, движемся ли мы в правильном направлении. Она на удивление быстро передвигается, быстрее меня из-за моей подвернутой щиколотки. Слышу, что те, кто за нами гонятся, уже близко. Мы мчимся со всех ног, ветки и листья хлещут меня по лицу. Лунный свет местами пробивается сквозь кроны деревьев, но в темноте землю под ногами не различить — я пытаюсь не споткнуться и не упасть. Я следую за матерью, все время стараясь не потерять ее из виду, но вскоре она обгоняет меня. Чего только страх не делает с людьми.

Понимаю, что больше не вижу ее, и останавливаюсь. Я слишком напугана, чтобы позвать ее по имени. Не хочу привлекать внимание и поворачиваюсь, полностью потеряв ориентацию. Я заблудилась. И тут я слышу их. Несмотря на инстинкт, призывающий меня бежать в другую сторону, мчусь на звук — это моя мать и другая женщина кричат друг на друга. Пронзительными голосами они обмениваются репликами, которые не поддаются истолкованию, — обе одновременно что-то выкрикивают, и нельзя разобрать ни одного слова. Я нахожу их как нельзя вовремя — моя мать падает на землю. Над ней стоит Кэт Джонс, держа окровавленный нож. Она смотрит на меня своими огромными глазами, затем качает головой и начинает плакать.

— Ты разрушила мою жизнь, — с истерикой в голосе говорит Кэт и делает шаг ко мне, не выпуская нож. Я не могу говорить, не могу двигаться и только смотрю на землю, где, поверженная, лежит моя мама.

— Ты прикидывалась моей подругой, — продолжает Кэт, сдавленно рыдая и придвигаясь ближе. — Ты разрушила мое детство. Ты поехала за мной в Лондон, притворившись, что не знаешь, кто я, и я тоже притворилась. Но потом ты пыталась украсть у меня работу. А затем пыталась украсть у меня мужа, и теперь…

За спиной я слышу еще один выстрел. Кто-то стреляет в нашем направлении, но, обернувшись, вижу только темноту. Когда я поворачиваюсь обратно, Кэт уже ушла. Я подбегаю к маме и плачу от облегчения, увидев, что она жива.

— Я в порядке, — шепчет она, но на ее ночной рубашке и руках кровь.

Подставляю голову ей под мышку, поднимаю ее, и как можно быстрее мы идем прочь от хрустящих за нами веток. Когда мы буквально вываливаемся на дорогу и видим машину, мне кажется, что у меня галлюцинации. Дверь со стороны водительского сиденья открыта, и в зажигание вставлен ключ, словно кто-то только что вышел и оставил его здесь для нас. Но тут замечаю старый дуб, в который машина явно врезалась.

Осторожно опускаю мать на пассажирское сиденье, пристегиваю ее ремнем безопасности, а потом сажусь сама. Она зажимает рану на животе, пытаясь остановить кровотечение, но сейчас крови гораздо больше, чем раньше.

— Ты сможешь ее завести? — спрашивает она.

— Посмотрим.

Мне удается включить двигатель, и, когда он заводится, у меня просыпается надежда. Я резко переключаю коробку передач, даю задний ход, и машина медленно откатывается от дерева. Я переключаю скорость, готовясь уехать отсюда, но тут в отдалении раздается вой сирен. Смотрю на маму и понимаю, что она тоже это слышит.

— Судя по звуку, помощь уже совсем близко, мне подождать? — спрашиваю я.

Выражение надежды на ее лице сменяется ужасом, и она кричит.

Смотрю туда же, куда она, и понимаю почему.

Прямо перед машиной стоит Кэт Джонс, похожая на вампира в свете фар.

На белом платье кровь, в руке нож, а лицо выражает безумие.

Все происходит очень быстро.

Времени на размышления нет.

Я так отчаянно хочу уехать, что нажимаю на педаль, забыв, что теперь включен передний, а не задний ход. С громким глухим звуком машина врезается в Кэт, отбрасывает ее назад и зажимает тело между бампером и деревом.

— О боже, — шепчу я. — Что я наделала?

Годы исчезают, и у меня перед глазами Кэтрин Келли в лесу той ночью двадцать лет назад. Как же, наверное, она нас всех ненавидела, если решила вот так нам отомстить. Я не могу не чувствовать ответственность за все, что произошло, и открываю дверь.

— Оставайся в машине, — говорит мама, но я не слушаюсь.

Глаза Кэт закрыты. Из уголка рта течет струйка крови, но я все еще могла бы ей помочь. Заставляю себя подойти к искалеченному телу и нащупываю пульс.

Ее глаза открываются. Одной рукой она хватает меня за запястье, а другой поднимает нож. Я пытаюсь уйти, но она впивается в меня ногтями и тянет к себе. Нож словно в замедленной съемке приближается к лицу, и я закрываю глаза. И тут слышу еще один выстрел. Обернувшись, вижу Прийю Пэтел — она стоит за машиной и все еще направляет пистолет в нашу сторону. Когда я снова смотрю на Кэт, по ее белому платью растекается темно-красное пятно. Глаза ее все еще открыты, но я знаю, что она мертва.

Пятница 14.30

Открываю глаза и вижу Джека, он стоит у моей больничной койки.

— Очевидно, я пропустил часы посещения, но они разрешили с тобой поздороваться, — шепчет он.

— Ты в порядке, — говорю я.

— Конечно, одной сквозной пулей в плечо меня не прикончить.

Ненавижу больницы. Если не считать вывихнутой щиколотки и множества царапин, у меня все нормально. Я волнуюсь, что кому-то койка нужна больше, чем мне, но врачи настояли на том, чтобы продержать меня здесь двадцать четыре часа. Джек берет мою руку в свою, и мы ведем молчаливый разговор. Иногда в словах нет необходимости, когда ты достаточно хорошо знаком с собеседником и точно знаешь, что он скажет.

— А мама…

— С ней все будет хорошо, обещаю, — говорит он. — Ей наложили швы и перевели в другую больницу. Она неплохо себя чувствует, учитывая обстоятельства. — Он делает паузу. — И еще. Даже не представляю, как тебе сказать; может быть, ты это уже знаешь, хотя я не знал. Когда твою маму привезли сюда, в истории ее болезни кое-что обнаружили.

— Если это насчет деменции, то мне известно, что ей намного хуже, чем раньше…

— Дело не в этом. Мне очень жаль, что именно я сообщаю тебе, но у нее рак. Диагноз поставили несколько месяцев тому назад. Не знаю, почему она не сказала мне, в смысле нам. Наверное, она сама до конца этого не поняла. Но сейчас в больнице я поговорил с двумя разными врачами, и оба подтвердили, что у нее агрессивная стадия. Мне очень жаль.

Я не знаю, что сказать. У меня напряженные отношения с матерью с подросткового возраста, но я до сих пор пытаюсь смириться с тем, что она скрывает от меня подобные вещи.

— Вероятно, она просто не хотела тебя беспокоить или просто забыла — ты же видела, как теперь ее легко сбить с толку, — говорит Джек, словно читая мои мысли.

Я не забыла, что она сказала мне в лесу о папе.

Сейчас, когда у меня было время подумать, я действительно верю, что много лет назад она могла убить моего отца. Он был жестоким человеком, и, если она на самом деле совершила это, думаю, таким образом она защищала меня и спасала себя. Моя мать не единственная, кто умеет хранить секреты. Я тоже умею, и некоторыми секретами никогда ни с кем не поделюсь, даже с Джеком.