Тайна Тихого океана - Игорь Чубаха

— Жначит, Бруно ишчеж? — спрятав слепую ярость внутрь, спросил Кнут Кортеса, исподлобья буравя взглядом и качелей раскачивая руку, сжимающую пистолет, будто решая, в какую сторону ствол повернуть. Каждое слово он выговаривал предельно отчетливо и оставлял между словами большие промежутки, чтоб подкопить кислорода.

— Если он жив, он обязательно объявится, — презрительно процедил Кортес, — Если он мертв, ты подчиняешься мне, — Кортес для пущей убедительности нацелил излучатель на оставшегося в живых шведа. Индеец не боялся глупой смерти, ведь к нему благоволили боги. И еще он с великой радостью раздавил бы шведа, как червяка. Но не время. Швед должен до конца исполнить роль, которую ему продиктуют покровительствующие Кортесу боги.

— Ешли он жив, он обяжательно объявитшя, — будто урок, медленно и как бы сквозь сон повторил Кнут, — Ешли он мертв, рушшкий тоже должен умереть, — поднявшееся дуло пистолета стало лениво, но неотвратимо искать опору на лбу Ильи.

— Я здесь не один. На подходе особая добровольческая рота скалолазов имени Семена Тянь-Шаньского. Я им на привалах у костра песни под баян наяривал. За меня они базальт готовы грызть! — кажись, Кучин здесь засиделся. Давно пора было идти на прорыв. Нет, прямолинейно рваться к двери не наш метод. Предпочтительней тройное сальто, и мегатонник в одном из темных коридоров. Успеет латинос отреагировать? Судя по замашкам, успеет с вероятностью пятьдесят на пятьдесят.

— Рушшкие идут? Гм, «Рушшкие идут» — где-то я уже это шлыхал. Ну и что?

— Разве вам на всякий случай не нужен заложник?

— Мы наберем шебе любых жаложников школько угодно, — кровь умаялась хлестать ручьем. Или егерь ведал какой-то способ останавливать ее усилием воли?

— Но я — не «любой» заложник. Я — очень хороший заложник. Умею штопать, собирать съедобные коренья, играть на баяне… Поверьте, я не буду вам обузой. — Илья приготовился. Сейчас указательный палец шведа двинется назад. Илья переместил вес на правую толчковую ногу…

— Прекратить! — прошипел Кортес и снова навел излучатель на шведа, — Русский останется жить. Без вариантов. — Индеец буквально предвкушал, с каким ликованием он отнимет жизнь у шведа. Но этот час еще не настал. Индеец смертельно завидовал любви бледнолицего к оставшейся на другом краю континента женщине.

— Почему? — не отвел от Кучинского лба пистолет Кнут.

Кучин видел даже то, как пульсирует жилка на указательном пальце шведа. Пришла пора «нетопыря»? Сейчас или никогда?

— Хотя бы потому, что помог Угху слепить обувь. Я умею быть благодарным.

Тогда Кнут медленно, будто получая от этого удовольствие, перевел ствол с Ильи на латиноса:

— Ты отпуштил живым непальша. Теперь ты хочешь оштавить живым рушшкого. Ты играешь в подлую индейшкую игру. И я не жнаю правил.

— Я тоже не уверен, что Угх у подножия горы сообщит мне что-то новое. Но не собираюсь упустить даже малейший шанс. Зато я знаю, почему вымерли саблезубые тигры.

— Пошему?

— Они слишком быстро убивали всю дичь в округе и потом подыхали от голода.

— Почему же тогда выжили шнежные баршы? — слова слетали с языка шведа так же медленно, как в безветренную погоду опускаются с неба большие снежинки. Так же медленно, как стекала загустевшая кровь по штанине.

— Потому что барсы не норовят перегрызть друг дружке глотку, — прошипел Кортес, — Ты не промахнешься, и я умру. Но и я успею выпустить достаточный пучок изотопов, чтобы через неделю и ты загнулся от лучевой болезни. По этому я прав. Русский останется жить. — Индеец не боялся смерти. Говоря красивые слова, в этот момент он был мыслями очень далеко. Там, где в джунглях его сородичи охотились на другую белую женщину — юную Герду Хоффер. Кортес в этом с трудом признавался даже самому себе, но страстно желал обладать телом приемной внучки Бормана. Но, желая обладать, он ради бледнолицей женщины не пошевелил бы и пальцем. А швед вон ради любви убил соратника. Кортес завидовал, Кортес считал, что швед очень скоро обязан умереть.

Кнут Юргенсен пожевал время еще с секунд двадцать и убрал пистолет:

— Ешли Бруно мертв, я подчиняюшь тебе, — словно потеряв всякий интерес к происходящему швед прошаркал к сваленным вещам. На автомате сориентировался в припасах, ловко, как на тренировках по выживанию, вскрыл санитарный пакет, распорол для удобства ватную штанину и наложил марлевую повязку.

— Забирай сапог, мы немедленно уходим, — приказал уставший ждать Кортес.

— Я? Ты доверяешь мне хранить ключ?! — наконец кое-какой румянец появился на расцарапанных щеках скандинава. Несколькими оборотами бинта поверх штанины он залатал прореху.

— Курт настаивал, чтобы ключ находился в ваших руках, пока не объявится Бруно.

— А рушшкого мы так и оштавим? Один раж он наш уже вышледил…

— Хочешь, свяжи. А лишнее снаряжение выкинь в пропасть.

— Хочу, — Кнут плотоядно облизал губы, кивнул Илье, чтоб тот сел на табурет и не рыпался.

Илья безропотно подчинился. Кнут подобрал обрывок перекидной антенны и стал наматывать круги вокруг туловища мегатонника. Огонь болезненно жался к тыльной стенке очага и неровно дышал из-за пронизывающих сквозняков. Огонь, так же, как и людей, лихорадило от нехватки кислорода. Отдельно и особо тщательно, так, чтобы проволока впилась в кожу, швед скрутил запястья за спиной и лодыжки. И соединил их перетяжкой, чтоб Кучин не мог даже разогнуться.

— Ты зря столько возишься. Опять надвигается буран, — влез руками в лямки рюкзака Кортес.

— Готово, — Кнут остался доволен содеянным, насколько это было возможно в его полуобморочном состоянии. Впрягся в рюкзак, взял в охапку лыжи, подцепил лишнее снаряжение и, сипло хрипя, поволок наружу избавляться. Только кровавые разводы после него остались на камне. С такой раной на такой высоте обычный человек долго не протянет. Может, шведские егеря знают какой-то секрет?

— Он вернется, чтобы тебя прикончить. Надеюсь, ты успеешь к этому приготовиться, — подмигнул Кортес Илье и тоже покинул гостеприимные своды.

«Во-первых, ты тоже вернешься, чтобы забрать брошенный в горшок ключ», — подумал Илья, — «А во-вторых, наконец, понятно, почему ты не позволил меня застрелить. По каким-то своим соображениям ты желаешь избавиться от шведа моими руками, хотя раненный — он уже совершенно не боец».

Илья старательно принюхался. Сначала все заглушал муторный аромат крови. Потом прояснились прочие мотивы: запахи прогорклого пота, дубленой кожи, меда, вяленого мяса… Нужную мегатоннику вонь источал соседний горшок с тем, куда Кортес опустил пластиковую карточку ключа.

«Будь на подхвате кто-нибудь из своих, тот же салабон Зыкин, все решалось бы гораздо проще. А так приходится подставлять себя под пули и вообще…» — Кучин вспомнил, как низко натянул над умаявшимся и дрыхнущим без задних ног салагой простынь, а затем потряс за плечо и ласково так прошептал: «Валера, потолок падает!». Вот смеху-то было!