Ледяная колыбель - Джим Чайковски

в лодки, ее терзали чувство вины и сомнения, хотя она и была уверена в одном: «Это не я отправлюсь с ними». Такая поездка оказалась бы чересчур болезненной.

Даал заметил направление ее взгляда и прижал три пальца ко лбу – знак скорби.

– Они скоро отправятся к ошкапирам… Сновидцам, таящимся на дне морском.

Хенна тоже таким же образом коснулась своего лба.

Слова Даала встревожили Никс. Шаги ее замедлились. Викас даже натолкнулась на нее и отступила назад. Никс уставилась на Даала. Он уже вроде как что-то говорил про этих Сновидцев, еще когда они только встретились. В какой-то связи с Баашалийей.

Даал нахмурился через плечо, когда заметил, что она отстает.

– Никс?..

Она прищурилась, почувствовав что-то важное.

– Даал, ты уже упоминал об этих Сновидцах. Ты сказал, что почувствовал, будто Баашалийя «спит и видит сны», как и они. Что ты имел в виду?

Даал дважды сглотнул и отвел взгляд. Потер запястье, на котором алел длинный шрам. Никс заметила бледную версию этого шрама и на другом его запястье. Рука Даала поднялась и машинально коснулась шеи, привлекая ее внимание к еще одной отметине на ней.

– В чем дело, Даал? – надавила она на него.

– Это совершенно ничего не значит, – пробормотал он.

Никс схватила его за руку, пытаясь привлечь его внимание. И одно лишь это прикосновение отозвалось в ней волнами огня. Она отдернула пальцы. Отступила на шаг. Грудь ее тяжело вздымалась, как будто ее тело все еще пыталось вдохнуть исходящий от него жар.

«Нет…»

Тем не менее при этом кратком контакте Никс пробудила в Даале глубоко укоренившийся страх, передавшийся и ей. Она ощутила, как ее затягивает в холодные, темные морские глубины, мельком заметила хвост Неффы, а затем, еще более мимолетно, некое золотистое сияние, теплящееся где-то далеко внизу. Но всепоглощающим ощущением от всего этого был чистый ужас.

Никс отшатнулась еще дальше, пытаясь спастись от этого чувства. Викас перехватила ее, удержав на ногах. Никс попыталась уклониться и от ее прикосновения. Ей потребовалось несколько вдохов, чтобы наконец взять себя в руки и вновь посмотреть на Даала, глаза которого были огромными.

– Даал, прости… Я знаю, что тебя что-то пугает, но мне надо знать. Какое отношение Сновидцы и сновидения имеют к Баашалийе?

Он посмотрел вниз, на свои босые ноги. Хенна повисла у него на руке, чувствуя его бедственное положение и тесней прижимаясь к нему.

– Баашалийя светится, – пробормотал Даал. – Я вижу это, и оно где-то совсем глубоко у него внутри.

– Обуздывающий напев?

– Ньян. – Он покачал головой, с трудом подбирая нужные слова. – Его прошлое. Память. Где-то глубоко внутри него есть еще что-то. Он скучает, нуждается в нем, видит сны об этом.

Никс постепенно начинала понимать. Временами она и сама это чувствовала. Баашалийя был отрезан от своих собратьев. Там, на Ледяном Щите, он оказался за пределами их досягаемости, за пределами их общих связей. И все-таки по-прежнему жаждал этой более тесной связи и тосковал по ней.

«А я отняла это у него…»

И все же в объяснении Даала чего-то не хватало.

– Но какое отношение сновидения Баашалийи имеют к ошкапирам? – спросила она, испытывая трудности с пантеанским словом. – Тем Сновидцам в море? Что им снится?

Даал окинул взглядом площадь. Достигнув ее края, они остановились. Большинство скорбящих уже не обращали на них никакого внимания.

Он обернулся, и лицо его превратилось в маску боли и страха.

– Как и Баашалийя, ошкапиры видят сны о прошлом. Это старая память. Их и наша. Общая. Наши мертвые кормят их. Нашей плотью. – Даал куснул себя за руку, чтобы продемонстрировать свои слова. – И нашими снами.

Никс уставилась на него, разинув рот.

– Откуда… откуда ты все это знаешь?

– Это все знают. Испокон веку. Но я знаю больше. – Он подчеркнул последнее слово, и глаза у него напряглись от ужаса. – Ошкапирам очень многое известно. Про Приют. Про рааш’ке.

При этих его словах Никс ощутила проблеск надежды. Она вновь потянулась было к нему, но тут же отдернула руку.

– Сновидцы знают больше о рааш’ке? Например, что?

Даал покачал головой:

– Сам не знаю. Всё как в тумане. Я видел слишком мало их снов. Они прикасались ко мне. – Он вновь потрогал пальцами эти странные отметины. – А потом выбросили меня обратно. Как недостойного. Но я никому не рассказываю. Ни матери. Ни отцу. Ни даже Хенне.

Никс нахмурилась. Очевидно, у него была какая-то ужасающая встреча с этими Сновидцами, кем бы они ни были. И это оставило на нем шрамы – как снаружи, так и внутри.

– Почему ты никому не рассказываешь?

Его голос понизился до задыхающегося шепота:

– Запрещено ходить к ошкапирам! К ним уходят только мертвые. Если я расскажу, деревня убьет меня. – Даал с трудом сглотнул, опустив взгляд на Хенну. – А может, и всех нас.

Никс изо всех сил пыталась собрать все это воедино. В этой истории таилось и нечто большее, что могло выплыть в разговоре с глазу на глаз. И все же, если верить Даалу, эти Сновидцы явно владели какой-то формой обуздывающего напева. И что еще более важно, располагали куда бо́льшими знаниями о рааш’ке.

«Если у меня выйдет дотянуться до них своим напевом – может, усиленным Шийей, – смогу ли я узнать достаточно, чтобы помочь Баашалийе?»

Никс глянула на покачивающиеся на волнах лодки, нагруженные мертвецами, и повернулась к Даалу.

– Мне надо поговорить с Рифовым Фарером.

– Зачем?

– Чтобы убедить его позволить мне отправиться со скорбящими и усопшими в город Кефта и за его пределы.

Даал понял ее намерение.

– Нет! Я тебя уже предупреждал. Тогда, на берегу, когда мы только встретились. Не ходи туда. Ни в коем случае! – Он схватил ее за край рукава, стараясь не касаться кожи. – Это смерть.

Никс представила Баашалийю, окутавшего ее своими теплыми крыльями, пофыркивание его бархатного носа. Давным-давно она бросила на болотах Ворчуна – друга, который заслуживал большего. И больше так не поступит.

Если оставался хотя бы малейший шанс спасти Баашалийю, то так тому и быть.

«Смерть меня не страшит. Я встречусь с ней лицом к лицу».

Глава 42

Грейлин стоял в темном трюме «Пустельги». Вытащенный на берег корабль сильно накренился на правый борт. Гулкое помещение уже успели освободить от множества ящиков и бочек. Начисто вымели даже сено, которым были выстланы бывшие загоны Кальдера и Баашалийи. Рыцарь стоял перед озером морской воды, заполнившей кормовую половину трюма. Вдоль кромки натекшей туда воды нервно расхаживал Кальдер. Вид у варгра был столь же обеспокоенный, как и у Грейлина. Требовалось не только заделать огромную дыру, пробитую в борту взрывом – когда «Пустельга» рухнула в море, основательно пострадало и днище.

Громкая ругань обожгла Грейлину уши, вторя его собственному мрачному настроению. Обернувшись, он увидел, как из люка в настиле вылезает Дарант, поднимаясь из междудонного пространства, тоже почти полностью затопленного.

Выбравшись на доски настила, пират встряхнулся, как искупавшаяся собака. На нем были одни лишь широкие штаны, которые промокли насквозь; темные волосы прилипли к голове. Несмотря на купание, руки у него были до локтей перемазаны чем-то черным и маслянистым; такие же темные полосы виднелись и на груди.

– Удалось освободить кормовую горелку от креплений? – спросил Грейлин.

Дарант нахмурился и махнул в сторону люка.

– Только потому, что Шийе никогда не приходится дышать. Ей удалось проползти под водой и открутить болты – голыми пальцами, представляешь? – Он приподнял брови, явно впечатленный и наверняка завидующий. – Она вытащила горелку на берег, где я смог осмотреть ее на предмет повреждений.

– И?..

– Лопнувший топливопровод, пара погнутых тяг… У меня достаточно запасных частей, чтобы починить ее. – Дарант мрачно посмотрел на Грейлина: – Только вот зачем попусту проливать пот?

Грейлин понимал его уныние.

– Сколько быстропламени осталось в запасных баках?

– Может, его и хватит, чтоб удержать шлюпку Брейль на лету сутки или около того, но явно недостаточно, чтобы поднять в воздух «Пустельгу». И это если б у нас было достаточно ткани, чтобы залатать наш продранный пузырь.

По пустому трюму эхом разлетелся крик, который донесся с верха винтовой лестницы, ведущей в рулевую рубку.

– Идите-ка посмотрите на это! – окликнул их оттуда Джейс. – Наверх, на среднюю палубу!

Голос его звенел от волнения