Вслед за змеями - Джезебел Морган
Шрифт:
Интервал:
На краю зрения мелькнула светловолосая девушка – та, чье имя он не помнил. Сердце сжалось, и Финист заставил смотреть себя в другую сторону. Он не будет поддаваться на такие топорные манипуляции, не будет.
– А разве ты замечаешь то, что добровольно оставил за спиной?
Призрачные узкие ладони легли на плечи, затылка коснулось слабое дыхание. Финист застыл, боясь пошевелиться – боясь то ли спугнуть видение, то ли спровоцировать его.
– Разве ты замечаешь, чем пожертвовал и чем расплатился? Разве вспоминаешь об этом?
– К чему мне лишний груз?
– Но кто ты без своих воспоминаний? Птица? Навья тварь?
Призрак девушки за спиной осыпался колючим инеем, трещина в груди витязя разрослась и разбила его на мелкие осколки. Только боль в плечах осталась. В спину дышало могильным холодом. Медленно Финист обернулся, догадываясь, что увидит позади.
Все свои сделки, все попытки выпутаться, сторговаться с тем, с чем и сталкиваться-то опасно. Он расплачивался легко, заставляя себя забыть потери и лететь дальше – пока не лишился крыльев. В последней сделке он расплатился собой – вернее, остатками себя.
Финист смотрел, улыбаясь через силу, так, что уголки губ дрожали, как снова и снова разворачивался перед ним самый жуткий его полет – через пламя огненной реки. О чем он тогда думал? Не о том ли, что готов отдать что угодно, лишь бы снова стать живым? Он считал – расплатился девчонками, их страхами и болью, но на деле огненная река забрала его крылья. Не сожгла дотла – отрезала, отшвырнула обратно в Навь птицу, выпустив в живой мир бескрылого мертвеца.
Обреченного гнить, проклиная недоступное небо.
Пожалуй, с полной и безвозвратной потерей смириться было б легче.
– Только не говори, – сквозь зубы выдохнул Финист, – что на самом деле есть способ вернуть птицу.
– На самом деле есть.
Голос приблизился, стал глубже, ярче… узнаваемей.
С трудом сдержав звериный стон, Финист оглянулся, волосы хлестнули по лицу.
За его спиной стояла Соколица.
* * *
Ногти скребли по камню, да не нитки за ними тянулись, а мелкие крошки вниз летели. Марья тыльной стороной ладони утерла нос и поморщилась – внутри свербело, а чихнуть не получалось. Камень сиял шелковисто, дразнился, но в руки не давался, пушился только, где Марье удавалось сколоть кусочек.
Глаза кололо, словно песка в них насыпали. Сидеть на каменном полу было холодно, пусть даже очаг и грел один бок, но скала под ним оставалась ледяной, и поджатые ноги затекли. Темная злость разгоралась в груди, монстр внутри ярился, все сильнее и сильнее впивался скрюченными пальцами в камень, до крови срывая ногти. Теперь Марья отчетливо видела его лицо – свое.
И не знала, кого теперь ненавидеть. И что дальше делать – тоже. Только и могла, что всю злость, ярость и обиду на себя же саму направить на камень, черпать в ней силу, раз за разом проскребать борозды и опускать уставшие руки.
Но о шелковый камень даже слепая ярость разбивалась и откатывалась назад волной, только красноватые капли тускло блестели среди перламутровой зелени. Марья дышала с трудом, то и дело срываясь на кашель.
Но если сдастся, если она не справится, то Навь так и продолжит гнездиться внутри, продолжит гноем и гнилью просачиваться в мир, оскверняя и разлагая. Марья вздохнула. И честно призналась себе, что ей плевать на мир, как было наплевать на неоплаканную каменную Аксинью. Но если удастся вернуть Аню, захочет ли она жить в гниющем заживо мире?
Марья чихнула и снова впилась пальцами в камень.
Рядом раздался скрежет – одна из черных кошек пристроилась рядом, щуря мерцающие колдовской зеленью глаза, выгнула спину, всласть точа когти о камень. И тот покорно распушился, потянулся лохматыми нитями – бери и свивай в пряжу.
Марья с улыбкой почесала кошку за ушами.
– Мне бы твои когти, красавица, – вздохнула она.
Теплое пушистое тело ткнулось в бедро с другой стороны, хвост мазнул по пяткам. Кошки одна за другой сходились к Марье, терлись об ее руки, мурлыкали, впивались в камень блестящими коготками. На колени вспрыгнул котенок, увесистый, с бархатными малахитовыми глазами – все тот же, которого Марья с костяного поля вынесла. Он боднул ее в грудь, беспардонно требуя ласки, и Марья покорно принялась наглаживать его, ненадолго спрятавшись от всех страхов за благодарной кошачьей песней.
Она сама не заметила, как сознание поблекло – сначала исчезло ощущение тяжести на коленях, затем отступили эмоции, потеряв свои имена. Остались только тепло и мягкие пальцы, почесывающие Марью за ушами. И когти, которые так приятно выпустить, потягиваясь и выгибая спину.
На краю зрения мелькнул черный росчерк, и Марья вскинулась, горя желанием поймать и растерзать, и только прыгнув и свалившись на пол, поняла, что это был хвост. Черный кошачий хвост.
Она же хотела себе острые и крепкие кошачьи когти? Вот и получай. Маленькая благодарность за возвращенные глаза.
Самым сложным оказалось вспомнить, зачем точить когти об камень, зачем тянуть и тянуть из него пушистые нити. Но Марья скашивала глаза на свое тело, с умиротворенной улыбкой привалившееся к камню, и память возвращалась. А вместе с ней и злость.
Когда под кошачьими лапами набралась целая кудель, сознание снова мигнуло, и Марья со стоном заворочалась, ощутив себя гигантской и неуклюжей. Пришлось несколько минут посидеть с закрытыми глазами, прежде чем тело перестало казаться чужим.
Когда она выпрямилась и открыла глаза, кошки уже разбежались, только котенок снова лежал на коленях и довольно вылизывал лапу.
– Спасибо, – прошептала Марья и легко коснулась его носика. Котенок фыркнул и скатился с ее ног, убежал, победно задрав хвост.
Марья коснулась пушистой и колючей кудели, попыталась свить пряжу, но каменные нити раскручивались и выскальзывали из пальцев.
– Позволишь?
Первая из дочерей Полоза, с обрезанными волосами, села рядом, взяла ладони Марьи в свои.
– Просто не сопротивляйся, – голос ее был мягче шелка и убаюкивал, – я научу тебя прясть и ткать.
– Много это времени займет, – Марья несмело улыбнулась. – Почему ты мне помогаешь?
– Потому что я закончила свою работу. – Змеедева подняла на Марью глаза, и в них плескался покой. – Считай это маленькой благодарностью за нити из твоих воспоминаний.
Сознание раздвоилось – Марья наблюдала и за змеедевой и ее глазами смотрела на себя, растрепанную и изможденную. Кудель текла сквозь пальцы, и кожа расходилась, и кровь смачивала пряжу, грубую и неровную. Марья старалась не вдумываться в происходящее, только помнить о своей цели, пока пальцы все быстрее и быстрее скручивали нити, и те становились все тоньше и тоньше. Зеленое сменялось алым, алое – снова зеленым. Глаза слипались.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!