Путин против Путина. Бывший будущий президент - Александр Дугин

В таких условиях, когда Путин не способен преодолеть определенный исторический рубеж, ни о какой патриотической идее говорить, на мой взгляд, не стоит. Общество сейчас глобализируется, становится все более и более сетевым. Происходит атомизация самосознания — в духе как раз модернизации-вестернизации. Соответственно, традиционные ценности рушатся, ценности государства в таких условиях чрезвычайно трудно отстоять, поскольку это идет вопреки глобальным тенденциям, наращиванию степени космополитизма, стремительной генерации «открытых обществ». Для того, чтобы пойти против этих тенденций и создать особую коллективную, национальную, патриотическую идентичность, Путину явно не хватит ни воли, ни ума.

Не решится из страха оказаться в положении Лукашенко, Ахмадинежада или Чавеса. Ему явно не импонирует роль такого, как они, лидера. И он станет балансировать между требованиями западных стандартов в отношении общества и стремлением слегка «заморозить» Россию, предотвратить или отложить ее распад, стремительное расчленение общества. Вот они — путинские границы. С одной стороны, не приемлет положения, ведущего к концу России. С другой — совершенно точно не обладает теми чертами, свойствами — волевыми, интеллектуальными, историческими, философскими, может быть, даже религиозными, — которые являются необходимыми для того, чтобы по-настоящему предложить серьезный и обоснованный национальный, метафизический проект патриотизма. Поэтому мы, похоже, обречены иметь в ближайшие годы дело с симулякрами, псевдопроектами, краткосрочными и противоречивыми по своей сути пиар-кампаниями. Но всякий раз, когда дело будет доходить до угрозы окончательного распада страны, Путин станет предпринимать оправданные и конкретные политические шаги по спасению суверенитета.

Каков ресурс такого баланса вызовов и ответов, сколько это еще продлится? Думаю, что какой-то исторический запас у нас еще есть. Пока наше технологическое военное отставание не станет настолько необратимым и фатальным, что Америка в разговоре с нами перейдет к новой модели отношений. Когда она выстроит свою систему полной безопасности на случай возможного ответного удара, когда система ПРО, четко направленная на предотвращение угрозы с нашей стороны, будет организована в Европе и на Ближнем Востоке, мы, полагаю, станем свидетелями резкого изменения тона в отношении Путина. Ему будут представлены ультиматумы этакого боливийского или афганско-иракского толка. Остается надеяться, что Америка рухнет первой.

Чтобы бросить прямой вызов, чтобы создать по-настоящему непротиворечивую национальную модель, запустить проект консолидации российского общества (под эгидой сохранения собственной цивилизационной идентичности), необходимо нарушить ряд табу, которые для Путина священны, перейти ту грань, которую он перейти не способен.

Нам остаются годы, в течение которых наше стратегическое технологическое отставание еще будет позволять нам хоть как-то сводить концы с концами, не делая решительного выбора ни в сторону окончательного распада, ни в сторону выдвижения альтернативной модели. Вот эти десять лет, может, чуть меньше — это то, что нам осталось от потенциала еще советского этапа, последние годы советского наследства. Путин в общем-то на эти десять лет и нацелен — чуть меньше, чем два президентских срока. К концу этого периода мы придем к закономерному краху российской истории, российской идеи. Это неизбежно, если нынешние тенденции будут продолжены.

Россия в очередной раз стоит на грани гибели. Мы неоднократно оказывались на краю бездны в нашей истории, а иногда и падали в эту бездну. Об этом надо говорить прямо и открыто. В этом нет ничего излишне алармистского. Просто это надо признать как данность. Вот и сегодня мы в очередной раз стоим на краю пропасти. Мы уже скользим туда. А кое-кто нас удачно подталкивает.

В этой ситуации ясно одно — тренд на Запад должен быть отменен. Отменен радикальным образом. Но для этого должна быть воля, решительность, уверенность. Для этого должна быть, если угодно, философская, почти религиозная решимость изменить ход вещей, по крайней мере — для России, а может быть, во всем мире. Но есть ли такая решимость, такое сознание, такая философия, такой вот некий религиозный импульс у Путина, который вскоре может вернуться и занять высший пост в государстве?

Конечно, он не имеет права не приходить. Но он вернется. Потому что если он не вернется, то это будет означать скорую катастрофу. Мы впадем в хаос немедленно. Но об этом как о самом страшном сценарии даже не хочется думать. Ведь когда вы выходите на улицу, вы же не думаете, что вам на голову упадет кирпич, хотя такой вариант вполне возможен. Даже балконы срываются, но мы все же выходим из дома в расчете на то, что балкон не упадет. То есть если Путин не выдвинется в президенты, это будет означать для России катастрофу. В этом случае балкон обрушится нам на голову. Но тогда все. Тогда конец. А потому мы этот вариант даже не рассматриваем. Мы исходим из того, что Путин будет баллотироваться в президенты. Но вопрос в другом. Вот возвращается Путин — и что? Он возвращается в лучшую ситуацию, чем та, которая была, когда он оставил пост президента? Нет, конечно, он возвращается в ситуацию гораздо худшую. И произошло это благодаря либеральному тренду, длившемуся четыре года благодаря ориентации на Запад.

То есть Владимир Владимирович возвращается в ситуацию более запущенную, чем она была в тот момент, когда он уходил. Мы не знаем ничего, что он собирается делать после своего возвращения. Он не дает нам никаких знаков. Он, наверное, как разведчик, что-то скрывает, что-то у него есть в запасе, какие-то планы, намеки. Однако на уровне руководства такой великой страны, как Россия, не иметь стратегический, философский, метафизический, исторический план недопустимо.

Любой здравомыслящий человек понимает, что Путин должен возвращаться, что без него уж никак. Все его ждут. Но как политолог, как человек, который на протяжении вот уже 10 лет активно его поддерживал и продолжает поддерживать, я считаю, что без философского плана в окружении политтехнологов Путину будет сложно справиться с задачами и вызовами, стоящими перед страной.

Так называемый «тандем» в российской власти, о котором последние несколько лет столько говорилось и писалось, видоизменился — это стало ответом на вызовы данного периода. По крайней мере, накануне возвращения Путина проявились те, кто входит во второй, непубличный, тандем.

Вместе с тем звучат голоса и о «триумвирате» — Путин, Медведев, «Единая Россия». На мой взгляд, ЕР не представляет собой самостоятельной силы. Я бы сказал, что есть дуумвират — Путин и Сурков. А Медведев — их коллега, друг и единомышленник.

Посвященным людям это было понятно давно, а всем стало понятно после разгрома демократического выбора (изгнание Прохорова из «Правого дела», отставка Кудрина) и сенсационного заявления Дмитрия Анатольевича Медведева о том, что он не будет баллотироваться на второй президентский срок. Ключевыми политтехнологическими процессами в стране ведает Сурков, Путин является главной политической фигурой, а Дмитрий Анатольевич Медведев является их единомышленником, другом и союзником. ЕР не является самостоятельным игроком. На последнем съезде было видно, что делегаты не знали, кого они будут поддерживать, что они будут делать. ЕР — технологический инструмент, которым руководит Владислав Юрьевич Сурков, он и является настоящим лидером этой партии. Он очень грамотно ведет партию от победы к победе. В этом смысле дела обстоят очень хорошо. Если либералы в ближайшее время не поднимут бунт и революцию, если признаются в том, что их проект не прошел, то все будет нормально.