Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов

в правой руке, и бутербродом — в левой. Он, очевидно, уже успел тяпнуть, и сейчас настроен благодушно и предвкушающе.

— А-а… огольцы! — вздыбливая вверх щетинистые усы, заулыбался он, увидев нас в дверях, — Как же, слышал!

Выдохнув, он закинул рюмку в рот, сдвинув папиросу в угол рта, и, не став, закусывать, блаженно втянул воздух.

— Ох и хороша… — сипловато протянул мужик, затягиваясь и выпуская дым через ноздри, — Умеете же вы устроиться!

От его слов, сказанных вполне благодушно, повеяло чем-то этаким… с душком.

— Не успел приехать, а шороху навёл! — переключился он на меня.

— Ну так есть в кого, — вздохнула мама, присаживаясь на краешек стула и складывая руки на коленях.

— Да? — дядя Саша перевёл взгляд на отца и несколько секунд они играли в гляделки.

— Сталинград? — неожиданно осведомился сосед, перервав неловкое молчание.

— Кёнигсберг, — отозвался отец, будто дав отзыв на пароль, — штурмовая инженерно-сапёрная бригада, два года себе приписал.

— Уважаю… — серьёзно сказал мужик, и атмосфера почти неуловимо, но изменилась.

— Действительно… — переведя на меня взгляд, скривил рот дядя Саша, — есть в кого!

— Да ты закусывай! — тётя Фая живо переключила внимание на прозу жизни, — А то сидишь, как не родной!

— Действительно, — весело хмыкнул мужик, — чего это я…

Посидев так несколько минут, он ушёл к себе, ещё раз на прощание пожав руку отцу и подмигнув мне.

— Есть в кого, — снова повторил он, — Есть! Всё бы у вас такие…

— Ну, вот и хорошо… — непонятно сказала тётя Фая, обмахивая полотенцем, — уже легче!

Дверь закрывать мы не стали, и буквально через минуту в квартиру заглянул чернявый, уже нетрезвый мужичок.

— Боря! Фая! — громогласно возопил он, — Родня приехала? Рад, очень рад… Фатих, очень приятно…

Несмотря на имя, ничего восточного в нём не чувствовалось, даже чернявость какая-то среднерусская. Он, очень уверенно угнездившись на табурете, принялся, не чураясь, выпивать и закусывать, травя байки и донимая бестактными вопросами.

— Соседи? — в дверь протиснулась немолодая полная женщина с картонной коробкой в руках, — Я слышала, к вам родственники приехали? А я вот…

Она протянула тёте Фае коробку, и пояснила:

— В магазине выкинули! Заведующая каким-то чудом в области перехватила! По одному в руки давали, но мне Гришка уже сказал, что к вам родня приехала, ну я Зинке и объяснила, что для вас…

— Ой, Фирочка… — всплеснула руками тётя Фая, — какой ты молодец! Ханна, Шимон, знакомьтесь… а это Моше…

— Очень приятно, — бормочу я, кивая новой знакомой, пытаясь найти в ней хоть что-то еврейское, кроме имени, и не находя решительно ничего! Впрочем, и мама никак… вот совсем никак не похожа на иудейку, хотя казалось бы…

— Люда! — тётя Фая повернула голову к маме и заговорила, будто боясь, что её перебьют, — Запиши для Фиры рецепт той рыбы, ладно?

— Ваня, Миша… пойдёмте в гостиную, — громко сказала она, — а то Фатих там совсем заскучал!

«— Ага…» — озадаченно отмечаю я, не зная даже, как реагировать на такое.

В коробке оказался торт, и нам всем досталось по маленькому, я бы даже сказал — символическому кусочку.

— Ещё много гостей будет, — пояснила хозяйка дома, пока я размазывал ложечкой по блюдцу свой кусок, пытаясь уловить тот самый, знаменитый советский вкус, и не находя решительно ничего[39].

Дверь так и осталась открытой, и вскоре квартира стала напоминать площадку перед лифтом в многоквартирном доме. Люди приходят, уходят, интересуются, задают одни и те же вопросы…

Мужчины все, без исключения, закуривают, и курят одну за другой, так что табачный дым не успевает выветриваться. Некоторые, причастившись и сходив домой, поужинать как следует и переодеться в домашнее, возвращаются за компанией и настроением.

Не могу даже понять, сколько же их?! Кто-то заходит, кто-то выходит… один из гостей неизменно донимает вопросами меня, интересуясь учёбой, и не хулиган ли я?

Мужчины то и дело выходят на улицу — покурить. Не вполне понимаю этот момент, потому как они и в квартире курят, ничуть не стесняясь. Ну да наверное, это что-то из местных особенностей, которые нужно принимать, а не понимать.

Женщины, забежав на минуточку, щебечут с тётей Фаей и «Людочкой», сообщают мне, что я «Совсем жених», и что Лёва «стал совсем большой» и убегают, обещая принести что-то особенное.

«— Терпи» — шепчет мама одними губами, поймав мой выразительный взгляд. А, ну да… местный этикет! Меня необходимо представить всему здешнему бомонду, не пропустив никого.

Нам это ничуть не нужно, а вот для Горовицев важно. Они здесь живут и пока не намерены никуда переезжать.

Соответственно, это важно и для мамы, поэтому мы с отцом улыбаемся, жмём руки и говорим, что нам очень… очень приятно!

— … для Верочки, возьми для Верочки! — тётя Фая пихает судок в руки очередной гостье, — Специально для неё делала! Я ж помню, как она мою курочку любит!

Сколько в этом игры, а сколько искренности, сказать, наверное, не возьмётся и она сама…

— … ну-ка, малой, подь сюды! — подзывает меня один из гостей, оседлавший стул совершенно по-ковбойски, — Как ты там этих… покажь давай!

Я, уже ничуть не удивляясь, показываю, как именно и кого…

— А… — дилетантски, но ничего, сойдёт! — резюмирует тот, продемонстрировав оттопыренной нижней губой с налипшей на неё папиросой своё экспертное мнение, — Но ты в другой раз вот так…

Зацепив меня за ворот рубашки и дыша в лицо сложной, очень невкусной смесью запахов, он показывает, как именно мне надо действовать, если вдруг что.

— Да, — киваю я, следя за папиросой, летающей иногда в опасной близости от моего лица, — понял, а как же!

Высвободившись, спешно смываюсь — это не первый тренер за сегодня, и как они меня достали…

Женщины хлопочут, успевая принимать гостей, возиться с едой, мыть посуду, делиться рецептами и сплетничать. Никакого идиша, боже упаси! И уже тем более никаких лишних разговоров… они даже будто протрезвели…

— Ведро надо вынести, — негромко сообщает мама.

— Ага! — тут же подхватывается Боря, и я провожаю его с завистью.

— Не хулиганишь? — интересуется очередная тётушка.

— Шалопай… — вздохнув, отвечает за меня мама, — весь в отца! Но учится отлично, этого не отнять!

— Ну это понятно… — кивает тетушка с химической завивкой и перхотью, снегом лежащей на полных плечах, — когда ж у вас, евреев, иначе было!

Застолье начало выплёскиваться на улицу, и уже вытаскиваются из сараев козлы, доски и старые двери, а женщины, напоминая цепочку муравьёв с добычей, снуют с кастрюльками, тарелками, судками и авоськами. Знакомо…

— Витька-а… — слышится пронзительный, надорванный женский голос, — да чёрт полосатый, где же ты?! Уже нажрался? Нет? Ну смотри у меня! Возьми авоську и сходи