Остров - М. Беннетт

И наконец я все понял.

— Сукины дети! — выдохнул я.

Остальные постепенно присоединились ко мне. Миранда через мое плечо прочла надпись:

— «Проект Уитлон». Что это значит?

— Это значит, — угрюмо ответил я, — что все это — фейк. Флора негромко присвистнула.

— Уитлон, — пробормотала она. — Вот же наглецы.

— О чем это вы? — с досадой переспросила Миранда.

Я не ответил. Я протянул руку, собираясь распахнуть дверь, сорвать занавес и лицом к лицу увидеть Волшебника. Но тут позади меня Себ заорал:

— Глядите!

Изголодавшись за три месяца по мерцанию экранов, он уставился в мониторы, словно мотылек, прилетевший на свет лампочки, и тыкал в них пальцем. Я отошел от двери, отложив на минуту разоблачение этой безумной шутки, учиненной над нами. Подошел к мониторам и увидел, как сменяют друг друга кадры с камер, отслеживающих все наши перемещения. Вон и камера, настроенная на вершину Монте-Кристо. И прямо у нас на глазах все мониторы переключились на одну и ту же картинку — инфракрасное изображение темного перекрестка двух троп. Самый центр этого перекрестка, распахнутый квадрат яркого света на том месте, где был люк. На экранах загорелись титры: «Камера Х, Уитлон-центр». Я следил за мониторами, которые следили за нами. Довольно-таки противное ощущение.

— Линкольн, — позвала Джун, тронув меня за руку.

Я обернулся к ней, но она не смотрела на меня, уставилась на что-то, ее напугавшее, — она единственная смотрела не на мониторы, а на панель под ними. Там стоял самый невинный — и самый ужасающий в мире предмет. Чашка чая, только что заваренного, настоявшегося до красного оттенка, исходящего паром.

— Они скоро вернутся, — сказала Джун.

Дальше — сплошная неразбериха. Все опрометью бросились к лестнице. Вообще-то бежать нам было некуда, негде спрятаться от камер или от того, кто собирался пить этот чай. Но я напрочь забыл про «вождь прикрывает отступление» и вместе со всеми кинулся прочь от этой чашки.

— Погодите! — окликнул нас Себ. Он-то не обратился в бегство, в отличие от меня. — Тут всюду надписаны имена.

Пожалуй, только это и могло остановить меня. Я повернулся — одной ногой я уже был на первой ступеньке — и снова подошел к мониторам. Да, точно. Мы так разволновались при виде изображений на экранах, что не заметили надписи на их рамках. Каждый из семи экранов был поименован, и не с помощью клейкого листа: буквы были прямо выгравированы на металлической рамке, тем же шрифтом, что и повсеместный логотип TWP.

— Это же наши имена! — подхватил Гил, как всегда державшийся рядом с Себом. — Наши…

— Вот мое! — Себ, непосредственный, как маленький ребенок, ткнул пальцем в гравировку, складывавшуюся в «СЕБАСТЬЯН».

— И мое, — указал на соседний монитор Гил.

Он провел пальцами по семи буквам: «ГИЛБЕРТ».

Я быстро скользнул взглядом по мониторам, на этот раз по рамкам, а не по самим экранам. Знаете ведь, как собственное имя буквально выпрыгивает на тебя из печатного текста, выхватывается ухом, когда его произносят по телевизору или за соседним столиком в кофейне? Так вот, со мной такого не произошло. Я прочел «МИРАНДА», «ДЖУН», «РАЛЬФ», «ФЛОРА» и все никак не находил себя и уже душа ушла в пятки — я решил, что мне одному не досталось наблюдателя. Как будто я перенесся в Осни — вечно отстраняемый, ненужный, если и возьмут в команду, то последним. Но вот же мое имя. Четкие металлические буквы, они выпрыгнули на меня так, словно не вдавлены были в рамку, а сделаны выпуклыми, рельефными.

Я понял, почему не сразу увидел эту надпись.

Я пропустил ее потому, что ожидал увидеть более длинную. «ЛИНК».

Не «Линкольн» — «Линк».

Я похолодел — я все понял наконец, и кровь в моих жилах оледенела.

Я повернулся спиной к монитору, возвратился к лестнице и на этот раз поднялся до самого верха. После прохлады рядом с кондиционером теплый ночной воздух окутал меня словно одеялом. Со света я сначала ничего не видел. Двинулся во тьму, руками нащупал гладкое псевдодерево пальмы. Две недели назад я сбил с нее зеленый кокос — Уилсона, — однако второй остался на месте, висел высоко над моей головой, в его брюхе жужжала, как насекомое, камера, где-то внутри горел красный огонек — маленькое жаркое сердце.

Громко, отчетливо, чтобы они уж точно разобрали каждое слово, я произнес на камеру:

— Мам, пап, я хочу домой — прямо сейчас.

Отделение бихевиористики Оксфордского университета — сплошь сталь и стекло. Ничего общего с островом, и не так-то легко переключиться после того, как три месяца жил в дикой природе. Но вот я сижу под ярким флуоресцентным светом, а не под солнечными лучами, и вместо шепота прилива — приглушенное жужжание кондиционера. Похоже на Зону 51, куда отвозят героев кинофильма после встречи с инопланетянами. В комнате ничего нет, кроме стола и двух пустых стульев, да еще торчит у двери парень в черном костюме с галстуком. Стоит и молчит. Готов поклясться: у него в ухе маленький передатчик, как у охранников обычно бывает.

Входят мама и папа. Они не обнимают меня со слезами на глазах, как в тот день, когда за нами прилетел вертолет. Они с улыбкой говорят: «Привет, Линк» — и садятся — все строго профессионально. Одеты они, как всегда: мама в платье-«варенке», подол обшит крошечными зеркалами, папа в рубашке с огромным воротником из материала, который, похоже, лучше не подносить к огню. Все остальные в этом заведении носят либо костюм, либо лаборантский халат. А мои родители, возглавляющие проект «Уитлон», могут себе позволить одеваться как вздумается. И с виду ничем не отличаются от прежних. Это я изменился.

— Когда меня отпустят домой?

— Скоро, — сказала мама. — Сначала нужно провести собеседование. Тебе здесь не нравится?

Нормально. Похоже на хорошую гостиницу. Просто я хотел уже оказаться у себя дома, в своей комнате.

— Все в порядке.

— Наверное, у тебя есть вопросы? — мягко намекнула мама. Вопросов целый вагон. Но из всего, о чем не терпелось спросить — что за эксперимент, какую роль они в нем играли, зачем вообще задуман этот проект «Уитлон», — я выпалил нечто третьестепенное:

— Что случилось с моим зубом?

— Мы с твоим отцом долго над этим думали, — сказала мама. — Даже обсуждали, не придется ли вытаскивать тебя из эксперимента. В целом ты был совершенно здоров. Диспансеризация в школе — помнишь, ты проходил ее перед экзаменом? — не обнаружила никаких проблем.