Деревенская сюита - Анна Зубавина

Она расстегнула куртку и осторожно присела на краешек кресла. Окинула взглядом комнату.

Гостиная была хороша: просторная, с современным ремонтом и новой мебелью.

— Максим, проснись, пожалуйста! — громко позвала Катя.

Он открыл глаза. Ее окатило серо-голубой мутью.

— Ты пришла?! — словно в судороге дернулись его губы.

Максим резко сел.

— Пришла, — просто ответила Катя, — но не по своей воле. Меня Светлана Ивановна попросила! Она за тебя сильно переживает.

— О, мать пустила в ход тяжелую артиллерию, — ехидно усмехнулся Максим.

Сердце Кати тяжело ударило о ребра. Ей стало неприятно. Такого тона Светлана Ивановна не заслуживала.

«Индюк самовлюбленный! — возмутилась Катя в глубине души. — Безразлично ему, что мать плачет».

Она взглянула Максиму в глаза:

— Почему ты не ходишь на работу, объясни!

— Ты же видеть меня не хотела! Вот я и не хожу. Радуйся!

— Ты серьезно?! Причем здесь я, скажи?! — раздраженно спросила Катя.

Максим вскочил с дивана. Лицо его побелело:

— Издеваться пришла надо мной, да?! — он прерывисто дышал, сжав кулаки. Его лоб покрылся мелкими каплями пота.

— Не кричи, — осадила его Катя, — выходи завтра на работу! Хоть об этом я могу тебя попросить?!

Максим стремительно бросился к ней и больно сжал запястья.

— Отпусти, — жестко приказала Катя, — и руки свои убери!

И равнодушно пояснила:

— Я тебя не хочу, понял?! Тебя ведь только это во мне интересует, да? — она цинично кивнула подбородком на диван.

Максим резко опустил руки. Но полыхающего взгляда от Катиного лица не отвел. Только побелели костяшки на крепко стиснутых в кулаки пальцах.

— Я три недели здесь просидел, чтобы не видеть тебя, забыть, — его голос дрогнул. — Все зря! Ты всегда перед глазами. Ни днем, ни ночью не отпускаешь!

Катя тяжело вздохнула и опустилась в кресло.

— Сядь, Максим, — она кивнула ему на диван.

Он нехотя подчинился.

Она помолчала и наконец, решительно произнесла:

— Мы расстаемся с тобой окончательно и бесповоротно!

Катя поморщилась и потерла виски, словно у нее невыносимо болела голова.

Максим порывался что-то сказать, но Катя выставила в протестующем жесте ладонь:

— Помолчи! Я еще не все сказала тебе. Попробую объяснить. Я в свое время влюбилась в тебя до потери разума. Да, ты сумел уложить меня в койку, да я и не очень-то сопротивлялась. Остальное тебя не интересовало! Тебя все утраивало. А меня нет!

От нервного напряжения ее знобило.

Он порывисто подался к ней:

— Что не устраивает, скажи?! Думал, вот помиримся, и женюсь. Я люблю тебя!

— Ты? — искренне изумилась Катя. — Ты любишь?!

Она почувствовала, что ей делается дурно. Перед глазами заплясали серебристые мушки.

— Открой форточки, здесь очень душно, — попросила она Максима.

Он подчинился.

Как только дурнота прошла, Катя продолжила:

— Любишь, говоришь?! А что же ты глаз не казал ко мне в перемычку, хотя знал, что Иван Петрович тяжело заболел и я с ног валюсь от усталости? А как я картошку копала, ни разу в жизни этого не делавшая, рассказать? Тебе интересно, как я, надрываясь, на коленках по трем усадам до темноты в глазах ползала? — в ее голосе прозвучала горечь. — А что французский язык почти в совершенстве знаю, интересно узнать? А что пою хорошо, знаешь? Нет? Ну вот, а говоришь, что любишь!

Максим сидел на диване с опущенной головой и не произносил ни слова.

Катя нарушила затянувшееся молчание:

— Не в любви дело! Ты не можешь смириться, что я тебя бросила, самолюбие твое задела. Вот и бесишься! Ты красавчик, что уж говорить! Не привык получать отказ! А на самом деле мы друг другу не нужны.

— Разве я плохо к тебе относился? — спросил он с обидой в голосе.

— Да, плохо! — подтвердила она и усмехнулась. — Я была вкусной конфеткой: съел, зажмурился от удовольствия и забыл до следующего раза.

Катя устало потерла лицо руками:

— Расстались, Максим, расстались! Влюбленность прошла, и ничего не осталось. Ошиблись, с кем не бывает!

Она вдруг улыбнулась:

— Не успела тебе сказать. Я замуж выхожу, представляешь! За Диму Озерова, нашего участкового педиатра. За самого лучшего парня на свете! Он всегда был рядом со мной, только я его не замечала, пока… но это неважно. Я его люблю, — голос Кати стал теплым и мечтательным, — и он меня, надеюсь, тоже. Через месяц у нас регистрация. Я еще никогда не была так счастлива!

Лицо Максима превратилось в застывшую маску.

— А ты, оказывается, ловкая, — выдавил он из себя. Его глаза недобро сощурились. — Быстро же ты его окрутила, этого заморыша узкоглазого!

— Совсем не быстро! — серьезно возразила Катя. — Я не окручивала, он сам. Вернее, он уже давно сам, с мая месяца, а я ничего не замечала. Только совсем недавно… — она сбилась с мысли и замолчала.

На скулах Максима заходили желваки.

— Ты на его деньги позарилась?! — заорал он. — Так знай, что у Димки своих денег нет! Что он там зарабатывает? На хлебе без масла насидишься! А его отец захочет ли с ним своим баблом делиться, когда узнает, кого единственный сынок себе в жены наметил — это еще вопрос! — Максим обжег Катю злорадным взглядом.

Она внутренне содрогнулась: «Индюк самовлюбленный, завистливый!»

Ей вдруг захотелось выйти на свежий прохладный воздух.

«Надо сказать Диме, чтобы на выходных свозил нас с Соней в парк в Артемьевск. Погуляем все вместе, на карусели покатаемся, мороженого поедим, — теплые мечты залили ее душу. — А еще я Диме пиццу обещала испечь. Не знаю, что я ему напеку, но постараюсь!»

Катя душой уже была там, у себя в Порецком, где ее ждали и любили, как умели. Там, где ей хорошо.

Она поднялась с кресла.

— Пойду я, — сказала Катя и пристально взлянула на Максима. — Выходи на работу! Все у тебя будет хорошо, вот увидишь!

Она взглянула на циферблат настенных часов:

— Мне пора.

— Постой! Ответь, кем я был для тебя? — в потухших глазах Максима застыл вопрос.

Катя немного подумала и ответила:

— Да какая теперь разница? Все уже в прошлом! А мы пойдем дальше. Но каждый своей дорогой.

Она открыла дверь и шагнула с крыльца.