Выстрел на Большой Морской - Николай Свечин
Шрифт:
Интервал:
Весь следующий день Лыков просидел в конспиративной квартире на Самотёке. Написал и зашифровал очередной рапорт для Павла Афанасьевича. Вычистил и смазал «бульдог» — подарок покойного Буффало. Выспался, отъелся. О предстоящем ему путешествии в Даниловские каменоломни сыщик старался не думать. Ясно, что это станет самой опасной его командировкой за всю службу в полиции. Если головорезы что-то заподозрят, Алексей Лыков просто бесследно исчезнет… Никто никогда не обнаружит его тела. Интересно, сколь быстро забудет лихого титулярного советника Варенька Нефедьева? Маменьку жалко с сестрицей, да и Благово сильно будет переживать…
С трудом Лыков отогнал от себя нехорошие мысли. Когда заехал на минутку Эффенбах, рассказал ему об отце Николае Быкове, благочинном и одновременно даниловском «иване». Тот был поражён.
— Вот это новость! Никогда у меня не поступало на него никаких сведений. А твой Горсткин не врёт? Может, там просто распря между старообрядцами и официальной верой?
— Мы это проверим. Если Быков проведёт меня в каменоломни, значит, сведения Степана верны.
— Ну не может этого быть!
— Эх, Толя! Бог дал попа, а чёрт скомороха. Интересно, кто дал нам отца Николая?
— Но поп-бандит — это, согласись, что-то новенькое.
— Я в этом деле, как ты догадываешься, показаний дать не смогу. Если благополучно вернусь…
— Протестую! Не «если», а «когда».
— …Когда я благополучно вернусь, мы сядем втроём со Степаном и придумаем, как нам засадить этого галмана.
Эффенбах вдруг улыбнулся, словно вспомнил нечто весёлое:
— Слушай! Мой начальник стола приключений[113]подал мне рапорт. Отмечено появление в городе какого-то крупного уголовного. Начались шевеления, стычки между группировками… В Шереметьевскую больницу попали за эти дни три налётчика с одинаковым диагнозом — сотрясение мозга. Это не про тебя рапорт?
— Похоже. А ты объяви меня в розыск! Пригодится для усиления легенды. Без фамилии, но с приметами. И обеспечь утечку через осведов.[114].
— Сварганим. Ещё чего?
— Открой следствие об убийстве Крестовникова. Я обещался Морозову.
— Уже открыл.
— Перешли Павлу Афанасьевичу мой очередной рапорт.
— Сегодня ночью отвезут. Что ещё?
— Завтра я должен встретиться с Быковым. Надеюсь, мы договоримся, и тогда я спущусь в каменоломни.
— Это если Рупейто с Мишкой окажутся там.
— Я почему-то убеждён, что они там. Который день их преследую; пора уже и встретиться. По-настоящему, а не так, как вышло в Хапиловке.
Эффенбах только молча покачал головой.
— Так вот, — продолжил Алексей, — если я прав и придётся идти вниз, я пришлю тебе записку. Ждёшь моего возвращения три дня, начиная с даты, указанной в записке. Если я так и не появлюсь — телеграфируй Благово. Выжгите тогда тут всё, что можно…
Эффенбах молча кивнул, повернулся и пошёл к двери.
— Погоди! Про генерала с Божедомки не забудь.
Начальник отделения остановился, хотел что-то ответить, но только махнул рукой и вышел вон.
С Самотёки Алексей поехал на Хитровку. Смеркалось, и извозчик дальше Петровского бульвара везти отказался. По Малому Трёхсвятительскому переулку Лыков пешком двинулся в сторону «Каторги». Всегда заполненная сизыми испарениями, яма Хитровки дымилась перед ним. Какие-то тёмные фигуры возникали из тумана, всматривались — и быстро отходили. У входа на площадь трое угрюмого вида оборванцев обступили Алексея и грубо потребовали закурить.
— Здоровье беречь надо, — назидательно ответил им титулярный советник. — Одно ведь, другого не будет!
Оборванцы озадаченно замолчали, потом один, самый угрюмый, нашёлся:
— А деньги есть?
— Денег-то много, да не во что класть.
Парень насупился:
— Эй! На Юр-базаре[115]так не шутют! Щас как осерчаем, будешь знать!
— Ты, сосунок, кашляй помалу, чтобы на год хватило. А то спроси у Сиплого, что я с такими делаю.
Оборванец среагировал мгновенно:
— Робя! Лататы!
И троица бросилась со всех ног в ближайшую подворотню.
Больше до самой «Каторги» к сыщику никто не приставал. Войдя в трактир, он сразу прошёл к стойке. Посмотрел на Ваньку Кулакова, как солдат на вошь, и скомандовал:
— Проведи!
Тот послушно затрусил впереди него в задние комнаты. Афанасьев сидел в третьей из них и что-то высчитывал на бумажке. Увидев гостя, тут же поднялся:
— Алексей Николаевич? Проходите. Ванька — водки!
— Не надо; я на минутку.
Буфетчик ушёл. Хозяин заведения лукаво улыбнулся:
— Говорят, вы Осмачкина отщекатурили на обе корки?
— Правду говорят.
— И Котяшкиной деревне задали феферу?
— Тоже верно.
Афанасьев одобрительно хмыкнул:
— Пришёл, увидел, победил. Чему обязан сегодняшним визитом?
— Я собираюсь днями навестить Даниловские каменоломни.
Притонодержатель нахмурился:
— Вот куда бы я без нужды не стал соваться. И вам ничем помочь не сумею.
— Этого не требуется. Я уже договорился: за меня замолвят слово перед отцом Николаем.
Афанасьев внимательно посмотрел на Лыкова:
— И об этом уже осведомлены? Ловкий вы человек, Алексей Николаевич!
— Спасибо, Марк Иванович. Я к вам с небольшой просьбой. Одному в каменоломни даже мне идти неуютно…
— Понимаю!
— Я решил взять с собой в качестве свиты Федю-Заломая — это крепкий такой хлопец…
— Знаю.
— … и ещё Тоську-Шарапа. Под землю им спускаться не придётся, они будут ждать меня наверху. На всякий случай.
— Разумно. Желаете, чтобы я прислал к вам Антона?
— Да. Я буду ждать его в Поляковом трактире.
Простившись с хозяином, Алексей отправился знакомым уже путём на Солянку. Как и ожидал, он застал в трактире и Верлиоку, и Федю-Заломая. Фёдор особенно ему обрадовался:
— Здравствуйте, господин Лыков. Ой! Кто это вас?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!