К-55. Обманувшие смерть - Лев Пучков

Дверь с шипением разъехалась.

– Тя-тя-тяв! – радостно тявкнул автомат в руках Вадима, разнося на куски череп мужлана.

Перешагнув через заваливающийся труп, Вадим вошёл в кабинет и уверенно, по-свойски, направился к столу.

Герц сидел за столом и с любопытством рассматривал вещи из мешка Вадима.

– Не понял… – сладострастный старикашка, надо отдать ему должное, отличался умом и сообразительностью. – Ты не рыжик?!

– Нет, уже нет, – Вадим с наслаждением выпустил в успевшего вскочить хозяина кабинета весь магазин. – Я передумал. Надо было сразу предупредить, что это за рыжик такой. И все были бы живы…

* * *

Пробежался с автоматом на изготовку в левой руке и бритвой в правой по всем помещениям блока.

Хотелось убить кого-нибудь ещё.

Злоба, переполнявшая естество Вадима, уходила недостаточно быстро, она клокотала в нём, рвалась наружу и требовала жертв.

Да, убить кого-нибудь, не важно кого, хотелось именно бритвой. Автомат как-то не впечатлил. Слишком просто: нажал на спусковой крючок, пуля вылетела – и привет. Не тот эффект, нет обратной связи, которая возникает в момент, когда клинок, зажатый в твоей руке, вспарывает шею врага.

Увы, живых в блоке не было.

Только мёртвые, в разных интерпретациях.

Нет, это не иллюзии воспалённого сознания, и призраки умерших тут ни при чём.

В одной из комнат Вадим нашёл кубки.

Древние советские кубки, которые в незапамятные времена без счёта выдавали предприятиям и спорткомитетам для награждения дворовых команд, спортивных секций и прочих самодеятельных ячеек здорового общества.

Кубки в несколько рядов стояли на полках стеллажа красного дерева, и было их, навскидку, десятка три. На всех были выгравированы надписи.

Вадим прочёл первое, на что упал взгляд:

«Покойся с миром, мой милый рыжик. Ты был прекрасен».

А снизу добавлено мелкой вязью: «Упопидорен насмерть» – и дата.

Надпись на соседнем кубке гласила:

«Я любил тебя больше жизни. Увы, любовь моя оказалась слишком огромной для тебя, мой сладкий рыжик».

В общем, словоблудие, и не лень же было такую несмешную дрянь выбивать, время тратить.

Да, ниже мелкой вязью было добавлено: «Запопидорен вусмерть» – и дата.

– Ага, ещё и с вариациями, – хмыкнул Вадим. – Всё, хватит эту мерзость читать. Покойтесь всем стадом, с миром, с войной, без разницы, мне надо торопиться.

Увы, никакого сочувствия, никаких сожалений по факту гибели трёх десятков юношей Вадим не испытывал.

Злоба всё ещё клокотала в нём, и рядом с ней не было места сантиментам.

Вадим вернулся в кабинет и стал собирать свой мешок.

Укладывал вещи быстро, но без нервозности, которая, по логике, должна бы присутствовать под стать обстоятельствам.

Он решил не оставлять в этом гнусном вертепе ничего из своих вещей.

Нет, не для того, чтобы замести следы: снаружи остались четверо, которые знают, кто он такой. И все, кто был в последнем жилом блоке, видели, что он вошёл в апартаменты Герца. Так что, заметай не заметай…

Просто так захотелось, решил, и всё, вроде как из принципа.

– Ни цента в кассу ЛГБТ…

Бритву тоже решил забрать. Этот славный клинок теперь даже не трофей, а соратник, от троих кровушки испил. В мешок пихать не стал, надо будет помыть.

Среди своих вещей на столе Вадим обнаружил кое-что, ему не принадлежавшее.

Это была схема, запаянная в плотный прозрачный пластик, типа канцелярского «файла».

Пластик выглядел так, словно только что прибыл из похода. Мятый, в испарине, весь пропитанный запахами пота и дыма и измазанный в саже.

И хотя никаких подписей и обозначений не было, Вадим почему-то решил, что схему притащил Гвоздь, и без колебаний сунул её в свой мешок.

– Всё твоё – теперь моё, труп ты ходячий. И ты тоже мой, вафля стоеросовая. Я тебя за недорого в рыжики пристрою…

У сейфовских дверей Вадим задерживаться не стал – мёртвые код уже не подскажут. Собрал мешок и трусцой припустил в баню.

В очередной раз смыл кровь и сполоснул бритву. Наскоро проверил шкафчики, нашёл бритвин футляр и принадлежности для заточки и правки.

– Ну вот, с паршивой оффцы хоть шерсти клок. Так… Каждый приличный клинок должен иметь имя. Ты у нас будешь зваться… эмм… «Прендергастова Погибель». Длинно, но ёмко. А для внутреннего пользования пусть будет сокращённо «ПП». Да, пусть будет так.

Облачившись в свои грязные пропотевшие вещи, Вадим забрал оружие, мешок и покинул административный блок.

* * *

Как только вышел «на улицу», будто бы некую границу переступил: злоба сразу иссякла, словно её и не было.

Шёл на ватных ногах по жилому блоку, обмирая от страха и ежесекундно ждал, что сейчас сзади заорут: «Держи татя!!!»

Да, и не просто шёл, обмирая от страха, но при этом ещё еле сдерживался, чтобы не упасть на колени, заползти куда-нибудь в угол и биться башкой об решётку, причитать-плакать.

Я убийца…

Я убил людей…

Господи, что я наделал…

Я убийца…

Вот такой рефрен звучал в голове, помимо воли, навязчиво, непрерывно, как бывает, когда какая-нибудь прилипчивая мелодия забредёт под своды пустующего черепа и крутится, крутится, пока не вытеснишь её чем-нибудь другим.

– Уймись, истеричка… – сквозь зубы шипел на себя Вадим. – Ты ведь только что такой крутой был… Бегал, как кровавый вурдалак, всех подряд резать хотел… Уймись! Они заслужили это. Возьми себя в руки, тебе ведь ещё выйти отсюда надо…

Какие-то люди окликали Вадима и предлагали зайти «на огонёк».

Он игнорировал эти призывы и любопытные взгляды, двигался как сомнамбула, – хорошо, хоть как-то умудрился маршрут запомнить и ни на кого не реагировал.

Повезло, что ему не встретились Гвоздь с Корсаром. Не в том он сейчас был состоянии, чтобы сказать им что-то вразумительное и объяснить своё скоропостижное возвращение.

До КПП Вадим добрался, можно сказать, на автопилоте. Последнюю четверть пути весь с головой ушёл в подготовку финального диалога с дежурным. От этого зависело, выйдет он отсюда или нет.

Добрался, нажал на клавишу переговорного устройства, уже вполне вменяемым голосом пробурчал:

– Отворяй.

– О, рыжик! – послышался в динамике знакомый голос. – А ты куда это намылился в одно лицо?

– Уже не рыжик.

– Не понял?

– Открой, я всё объясню.