Пустота - Майкл Джон Харрисон

Она изогнулась в объятиях Антуана, заглянула ему в глаза.

– Не смотри туда! Не смотри туда!

– Он не смотрел, – заверила ее Лив.

Она не знала, так ли это на самом деле. У нее кровило нёбо в том месте, откуда Лив выдернула пилотский интерфейс. Она чувствовала, как трепыхаются на деснах ломтики плоти. То и дело Лив казалось, что она уже умерла – в сотне световых лет отсюда, на загадочном астероиде. Ее одолевали кошмары: как ее находят спасатели, зажаренную слабым ионизирующим излучением на пересечении двух коридоров, и над забралом шлема оттиснуто нечитаемое имя. День за днем, погружаясь во внутреннюю жизнь корабельной аппаратуры, она лежала в пилотском кресле, и ее вечно морозило от данных систем наблюдения. С первого дня контракта Реноко что-то пошло не так, и с каждым новым артефактом, доставленным в грузовой отсек, за кораблем становилось все тяжелее уследить. Лив понятия не имела, способна ли «Нова Свинг» в нынешнем состоянии позаботиться о себе сама.

– Саркофаги! – кричала Ирэн. – Саркофаги!

Лив Хюла захлопнула дверь грузовой палубы и осторожно попятилась, держа перед собой двумя руками «хайлайт» Ирэн.

Они оттащили Ирэн обратно в жилую секцию. Чуть живая, Ирэн всю дорогу ничего не соображала, бредила и плакала. Потом заставила Толстяка Антуана переодеть ее в лучшую новую одежду и отнести к иллюминатору. На теле Ирэн не было ни царапины, но жизнь утекала из него в пустоту так быстро, что это буквально чувствовалось физически.

– Звезды! Какие красивые! – произнесла Ирэн и закрыла глаза. Кожа ее стала свинцовой. У Антуана же, после того как он вытаскивал Ирэн с грузовой палубы, что-то случилось с рукой. Он посмотрел на девушку и решил, что та умерла. Но спустя миг Ирэн с улыбкой продолжила: – Антуан, обещай, что обойдешься без моей культиварки. Если мне суждено умереть, я хочу умереть навеки, здесь и сейчас, окончательно и по-настоящему.

Мгновение она, казалось, взвешивала сказанное. Затем стиснула его руку.

– И да, я хочу, чтобы ты себе нашел другую! Конечно хочу! Антуан, в жизни нельзя оставаться одним, люди для этого не приспособлены, и у тебя будет еще много возлюбленных. Но, солнышко, я хочу, чтобы ты меня потерял. Понимаешь?

Антуан, у которого чуть не отнялся язык, промямлил, что понимает.

– Хорошо, – сказала она.

Вздохнула и улыбнулась, словно тяжесть упала с ее плеч.

– Взгляни, какие звезды, – опять попросила она Антуана. Потом, сменив тему, добавила что-то ему непонятное: – Тут обуви выше крыши!

Ухватилась руками за его плечи, подтянулась, окинула взглядом каюту.

– О Лив! – произнесла она. – О наша прекрасная, прекрасная ракета!

Антуан не выдержал и разрыдался. За ним разрыдались и остальные.

В 3:50 пополуночи ассистентка посетила «У Лулу» на Ретайро-стрит, заведение, лишь недавно пополнившее ночной график обхода. Там она выпила чашку эспрессо, держа ее обеими руками и задумчиво танцуя в такт музыке, как учил Р. И. Гейнс, пока над городом занималось преддверие зари. Когда совсем рассвело, она поехала обратно на Стрэйнт-стрит поговорить с приятелем и конфидентом, генетическим портняжкой Джорджем. Моросил дождь, похожий на туман. «Кадиллак» прокатился по Стрэйнт и тихо затормозил у «Глубокой нарезки» – двигатель мощностью в тысячу лошадок уже работал на выкате. Ассистентка (назовем ее Пантопонной Розой), высокая, очень коротко стриженная блондинка, имела вид крутой и безжалостный, какой достигается лишь основательной перекройкой. Она ступила на тротуар.

– Эй, Джордж! – позвала она.

Ответа не было. На лице ассистентки возникло озадаченное выражение. Дверь ателье оказалась широко распахнута. С улицы внутрь задувало морось. Она обоняла запахи верфей. Слышала, как подтягиваются на заводы работницы утренней смены. В желтоватом уличном свете блеснул керамический магазин реактивного пистолета Чемберса: ассистентка неслышно вынула оружие из кобуры и опустила к бедру. В одно мгновение снаружи, в следующее внутри: молчаливая и улыбчивая, миг перехода неощутим. Ателье вроде бы пустовало, тем не менее она не чувствовала себя в одиночестве. Кто-то здесь затаился, маскируясь в инфракрасном и радиоспектре, неслышный в обычном и ультразвуковом диапазонах активной эхолокации. Он был здесь. Она могла крысиное дыхание за две комнаты заслышать, но не слышала ничего. Кто-то прятался в одном с ней помещении. Маскировка была неряшливая в том смысле, что сама себя выдавала. Что-то не сходится, и уже одно это наводит на подозрения, как бы чисто все ни казалось. Она ничего не обоняла, но чуяла неладное. Она не могла зафиксировать врага, но знала, что тот здесь. Затем раздался шепот, которого она почти ожидала, довольный голос из пустого угла:

– Меня зовут Перлант…

Ассистентка выстрелила из реактивного пистолета Чемберса точно туда, где ее системы зафиксировали голос. Мягкий кашель выстрела, и в углу ателье возгорелось розово-серое пламя. Тепловая волна отдачи. В лижущей зыби перемен теплой геометрии комнаты среди сумрака ассистентке удалось зафиксировать движущийся объект. Обманка. Он был повсюду в комнате. Он был повсюду вокруг, и…

меня зовут Перлант меня

зовут Перла

меня Перл

Прозвучал низкий харизматичный смешок перестроенного существа.

Выстрели оно сейчас в ответ, ассистентка погибла бы. Оно было там и не там, здесь и не здесь. Затем очутилось у нее прямо перед носом. Это была высокая женщина с пепельно-белыми волосами, очень коротко стриженная, с видом крутым и безжалостным: чувствовалось, что она без труда способна ускориться до пятидесяти миль в час и включить ультразвуковую эхолокацию. Наверняка у такой, как она, даже моча нелюдская.

Это была она сама.

Она исчезла. Она оказалась рядом и недосягаема. На миг все замерло, а потом провалилось в небытие.

– Господи! – вырвалось у ассистентки. Системы скакнули в закритический режим. Она успела ускориться как раз вовремя, чтобы догнать вязкую рябь на пороге. Пуля реактивного пистолета издала сердитое кошачье шипение и взорвалась на улице. Выскочив наружу, ассистентка обнаружила, что попала в собственный автомобиль. Пламя, пожиравшее «кадиллак», отражалось в окнах «Кошачьего танго», но казалось парадоксально неподвижным, точно на старинной гравюре или барельефе. Из бара выглядывали ошеломленные пьянчужки. Они даже не успели напугаться как следует. Она слышала, как удаляются шаги: неторопливые, потому что обладательница ног уже была в трех улицах отсюда. Об этом она подумает позже, в своей комнате, когда припомнит, как лицо, до безумия схожее с ее собственным, взглянуло ей в глаза с расстояния десяти дюймов, проявившись пятислойным оверлеем в ложных цветах, оскалив зубы в идеально копирующей ее собственную насмешливой улыбке, и признает, как далеко все зашло. А сейчас у нее в голове крутилось только: