Пустота - Майкл Джон Харрисон

– Господи, Риг, мне очень жаль, – сказал Карло. – Но послушай, можно ведь еще снизиться! Тебе понравится, если мы еще снизимся?

– Карло, валим отсюда.

Карло активировал фреймодвигатели. Вокруг «Шестого маршрута» зажглись факелы двигателей на других кораблях. «Полет Леви» развернулся к планете хвостами и воспарил через облака радиоактивной пыли на скорости в сорок махов. Минуту-другую они покрутились на парковочной орбите, глядя вниз. Кто-то совсем рядом, кто-то, располагавший доступом к первоклассному оружию, окончательно психанул. На Панамаксе, как заключила Тэнки Лабром, явился суровый песец. Высокоэнергетические рентгеновские лучи четвертовали кору, испаряя первые пятьдесят метров в месте контакта и равномерно переплавляя остаток. Поверхностные объекты выше двухсот футов уже превратились в геологическую пасту, и по остаткам искореженного пейзажа, словно алый язык между губ, неспешно двигалось раскаленное зарево. Тектоника плит включилась в заварушку. Атмосфера ревела и свистела перегретыми газами. Гейнс смотрел вниз и жалел, что не успел понять дочку так же хорошо, как она его. Он вспоминал ее слова:

– Риг, как древен был этот народ!

Может, внизу хоть клочок земли уцелеет от пожара?

Пока Гейнса занимали мысли об Алиссии, на другой стороне планеты крейсер ужасников, сбросив высоту до пятидесяти тысяч футов, врубил гравитационные двигатели и ринулся в размягченную кору. Физика вышла из себя. На поверхности под «Шестым маршрутом» сформировался отчетливый горб.

– Ебать-копать, ребята, – воскликнул Карло, – да это чучело насквозь лезет!

«Полет Леви» не мог упустить такого шанса.

Импасс ван Зант считал, что можно из морозильника вылезти и все равно обзавестись личностью: проблема в том, что ты нигде не будешь себя чувствовать в своей тарелке. День за днем он парил в пустоте, размышляя не столько о том, почему нет вестей из дома, сколько о том, где вообще был этот дом. Он знал, что идет война, но не был уверен, на чьей он стороне. Он испытывал одновременно ностальгию и чувство отрыва от реальности. Как можно ностальгировать о том, чего никогда не имел? Он поймал себя на мысли: вау, война на родине! Это, должно быть, незаурядное переживание: фундамент жизни из-под ног выбивают одним махом. Он ловил фрагменты новостных выпусков. Медленно кувыркались в резком свете корабли; проносились в поле обзора планеты, о которых он никогда не слышал. Дети о чем-то пели, выстроившись на темном фоне. Заголовок сообщал просто:

ВОЙНА.

Он испытал теплое, как при мысли о Рождестве или взрослении, чувство, задумавшись, что для большинства людей потеря всего на свете, всего, составлявшего суть их жизни, явится наиболее человеческим из переживаний. Новости поступали к Импассу главным образом с Тракта Кефаучи в виде не поддающихся дешифровке данных, и новостями-то были только для специалистов по физике высокоэнергетических магнитных полей. Он все еще размышлял обо всем этом, когда тень подруги накрыла его. Одного дисплея оказалось недостаточно, чтобы отобразить ее. Она парила через все три широкоформатных экрана, и свет K-тракта окрашивал кончики ее перьев мятно-голубым и розовым.

– Привет, – выдохнул Импасс.

– Чего ты хочешь? – произнесла она.

– Ты сегодня симпатично смотришься.

– Ты передаешь на всех частотах. Ты меня зовешь. Ты глядишь в темноту, пока я не появляюсь там. Чего ты хочешь от меня?

Импасс подумал.

Ему бы сказать сейчас: «Я себя паскудно чувствую, если мы за день ни разу не поговорим», или: «Думаю, тебе тоже одиноко», но оба утверждения оказались бы чересчур близки к правде. Поэтому он решил ответить первым, что в голову придет. Временами он составлял списки мест, которые могли бы сгодиться ему за родину. Например, ему нравилось, как звучат имена Акрукс, Адара, альфа Центавра, а в особенности Mögliche Wälder[116]. А больше всего – Мотель VI. Жизнь в Мотеле, как полагал Импасс, не слишком требовательна. Там не так просторно, как в пустоте, но все же комфортно, пускай и с натяжкой. Ему это казалось уместным компромиссом между тем, что испытывал сейчас он сам, и тем, что переживало остальное человечество. Он пытался приучить себя к этой мысли. Скачал себе каталог «Передвижные дома Галактики», где среди прочего обнаружил модели, основанные на классических мотелях эпохи модерна с гамбургер-закусочными: пастельный неон, алюминиевые стены, закаты и горные рассветы. Он показал подруге некоторые картинки.

– Хочу, чтоб ты помогла туда вернуться, – сказал он.

– Ты по своей воле сюда попал.

– Правда?

Она подумала.

– И почему ты теперь хочешь вернуться?

– Я слишком далеко зашел, – сказал он.

– Тебе не кажется, что ты к этому и стремился?

– Меня сюда выдавило напором среды. Я не мог не оправдать ожиданий друзей.

Риг, Эмиль, Феди фон Гэнг – торопыжки-археологи Радиозалива. Эд Читаец: этот, по слухам, угнал K-рабль и улетел на нем в сердце Тракта – самый идиотский поступок за все времена. Entradistas, небесные пилоты вроде Билли Анкера и Лив Хюлы. Такие давали кораблям имена вроде «Ослепленная светом», «Тайный свет», «Пятисотпроцентный свет» – короче, все, что угодно, был бы там «свет». Сочиняли записки у изголовья, сообщения на парковочной орбите: «Улетели, увидимся позже». У них проводка с самого начала была какая-то неправильная. У них движки сопели тяжелым рентгеном. Они улетали, терзаясь беспокойством, и возвращались либо богачами, либо безумцами, волоча на буксире звездолетную развалюху из другой галактики. Ракетные жокеи, которых гало знало по именам, но не по фамилиям.

Импасс пожал плечами. Извинился и ушел налить себе пива. Когда вернулся, увидел, что подруга еще там, и сказал:

– Я тут тридцать лет торчу – а стать не хуже их не смог. И как ты себе это представляешь? Импасс захотел вернуться и отыскать свой дом, ему надоело глазеть во тьму ради открытий, которых один хрен никто никогда не поймет. Что в этом странного?

– Ты зашел слишком далеко, – пробормотала она.

Ван Зант не понял, соглашается она с ним или нет. Когда он снова перевел взгляд на мониторы, подруга уже исчезла.

Ее не было два дня, а когда вернулась, они воззрились друг на друга в прежнем недоумении – со стороны Импасса искреннем, с ее стороны сердитом.

– Ну и? – бросил он.

Ожил другой экран и начал проецировать изображения с войны. Обнаженные тела в вакууме, стройные ряды K-раблей, исчезающих в черноте. Дыра через всю планету. Хаотические метания беженцев. Туристы, которые неделю назад улетели потрахаться в Зону Сумерек на Кунен, лежали на конкуре того самого, столько обещавшего, терминала немытые, измученные, терзаемые бессонницей. Или, в бежево-серых робах, торопливо выгружались из битком набитого грузовоза в сотне световых от дома, а их загоняли в тесные временные лагеря, где роились журналисты, волонтеры и скучающие инфантилы, невесть почему мотыльками летящие на пламень инферно.