Парижские письма виконта де Лоне - Дельфина де Жирарден

24 февраля 1838 г.

Бал в пользу бывших королевских пенсионеров[338]

Поистине, в этом году нам не судьба наслаждаться светской жизнью; все праздники кончаются для нас плачевно, каждое удовольствие влечет за собой неприятность; с концерта мы возвращаемся во власти лихорадки, с бала — в компании невралгии[339]; радостей в кредит нам не отпускают и расплату за сегодняшнее удовольствие требуют не позднее завтрашнего утра; один вечер в приятном обществе стоит нам недели в одиночестве. Мы не роптали бы против этой участи, которая вполне соответствует нашим вкусам, если бы она не находилась в таком вопиющем противоречии с тем ремеслом, каким мы вынуждены заниматься; ведь сочинитель хроники, который дни напролет сидит дома у камелька, — это сущее издевательство! Это все равно что слепой аргус, однорукий шулер или немой адвокат. С другой стороны, чтобы справедливо судить о свете, лучше, пожалуй, там не бывать. Один очень остроумный поэт сказал однажды: «Я описываю только то, что вижу в мечтах; описывать то, что вижу в жизни, я не умею; я побываю на Востоке, но позже, после того как закончу свою восточную поэму». Над ним смеялись, издевались, сравнивали его с Бауром-Лормианом, который взялся за изучение итальянского лишь после того, как опубликовал свой перевод Тассо[340]; бедного поэта обвиняли в том, что он щеголяет парадоксами, а между тем, как мы сегодня убеждаемся на собственном опыте, он был не так уж неправ.

Сколько ни старайтесь увидеть все своими глазами и оценить своим умом, суждение ваше все равно окажется пристрастным; ведь от собственных вкусов и притязаний никуда не деться; если на дне вашей души притаилась печаль, вас не развеселит даже самое блистательное празднество; если вы провели две ночи без сна, вы будете зевать на представлении самой пленительной оперы; впечатления ваши повлияют на ваши оценки, и вы не однажды ошибетесь; глядя на мир сквозь завесу, вы будете видеть его в ложном свете и уподобитесь тому ученому, которого кокетка возненавидела из-за его синих очков. «Отчего вы его так ненавидите? — спрашивали ее. — Оттого что он видит меня синей, а мне это неприятно». На каждый предмет вы смотрите сквозь призму ваших предрассудков и воспоминаний, ваших притязаний и вашей ревности, ваших мелких страстей, как благородных, так и низких; смотрите сквозь нравственные очки, в абстрактный лорнет, из-под умственного козырька: ко всем этим оптическим приборам со временем привыкаешь, но они тем не менее искажают и картину мира, и ваше о ней представление; так всегда бывает, когда пользуешься лорнетом: детали различимы лучше, зато целое ускользает; напротив, не прибегая к лорнету, об этих деталях даже не подозреваешь, что само по себе уже неплохо; вдобавок верное и точное представление о тех событиях и развлечениях, в которых вы лично не принимали участия, вы можете составить себе по разнообразным — и зачастую противоречивым — откликам и суждениям всех тех особ, которые увидели все это вместо вас и готовы описать увиденное. Возьмем, к примеру, великолепный бал в пользу бывших королевских пенсионеров: мы на нем не были, но перескажем вам то, что слышали от других.

Огюст Пюжен. Лувр.

Огюст Пюжен. Тюильри.

Мнение карлиста: это было прекраснейшее, лучшее в мире празднество, зрелище испанское, мавританское, феерическое, пленительное; прелестные женщины, повсюду цветы, цветы! Море цветов! Настоящее чудо! Как жаль, что вы не приехали.

Мнение сторонника «золотой середины»[341]: устроено неплохо, много света, много цветов, но мало хорошеньких женщин, и вдобавок странные особы, которым не место на таком бале!.. (Как известно, представители «золотой середины» убеждены, что хорошенькие женщины встречаются только в их кругу.)

Так вот, из этих двух мнений мы вывели третье, наше собственное:

Праздник был великолепный, очень хорошо устроенный, бал в пользу неимущих, который можно было принять за бал в посольской резиденции; на этот бал съехалось множество очень хорошеньких женщин, которые, впрочем, изобилуют повсюду, ибо красота лишена предрассудков, она не чуждается ни одного звания, ни одной секты, ни одной партии (не говорим: ни одного возраста, ибо к возрастам это, увы, не относится); так вот, на балу присутствовали очень хорошенькие женщины, а также женщины элегантные и изысканные, а также знатные господа, а также чаровницы из малого большого света и юноши из числа фешенебельных причудников, а также, помимо всех перечисленных, еще и пара фантастических чужеземных персон, которых никто не знает, но которых все сразу узнают, — тех самых злых фей, которые никогда не получают приглашения; пленительных, но грозных призраков, с которыми все хотят встретиться глазами, но которым никто не дерзает поклониться; знаменитых красавиц, чье имя никому не известно; элегантных модниц, чересчур гордых собственным нарядом, — неизбежных посетительниц всех публичных, а порой и частных балов[342].

3 марта 1838 г.

Внутренняя эмиграция. — Новые изобретения. — Речь князя де Талейрана

Пересказать все те развлечения, которые кружили головы парижан в течение последней недели, — задача воистину непосильная; у каждого сословия были свои праздники, в каждом этаже — свои балы; в ход шли и золотые канделябры, и медные подсвечники, и хрустальные люстры, и жестяные кенкеты: при самом тусклом свете и при самом ослепительном сиянии в одно и то же время, но в разных местах разные люди собирались, чтобы повеселиться. О! после таких бурных радостей потребуется длительный отдых. Если кто и выигрывает от удавшегося карнавала, так это врачи…