Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети - Евгений Морозов

Беспокойство может показаться излишним (интернет-провайдеры могут просто прекратить приостановить работу на время геноцида), но мы вынуждены помнить о том, что правительства западных стран, озабоченные проблемой терроризма, всегда предпочтут сохранить за собой возможность отключать сектора Сети (пусть на время и в отношении нескольких иностранных веб-сайтов). Не многие здравомыслящие политики поддержали бы внешнюю политику, не предусматривающую такую возможность. На самом деле, такое временное отключение интернета происходит сплошь и рядом, даже в отсутствие геноцида. Так, в 2008 году американские военные организовали серию кибератак на интернет-форум исламистов в Саудовской Аравии (по иронии, он был создан ЦРУ с целью узнать больше о планах джихадистов), чтобы помешать радикалам совместно атаковать американские объекты в Ираке.

Кибератаки – сложная история, которая заслуживает гораздо более жесткого отношения, чем позволяют редукционистские по сути концепции наподобие свободы интернета. Когда Хиллари Клинтон объявила: “Страны или отдельные лица, занимающиеся кибератаками, должны нести ответственность [за свои действия] и подвергаться международному осуждению”, она не упомянула о том, что американские хакеры регулярно устраивают кибератаки на сайты несимпатичных им правительств. Так, во время волнений в Иране множество американцев и европейцев охотно присоединилось к широчайше разрекламированной (главным образом с помощью “Твиттера”) кампании за кибератаки на иранские официальные сайты с целью помешать им распространять ложь и пропаганду. “Способность общества давать отпор – это нечто такое, о чем любому правительству следует время от времени напоминать”, – так объяснил свое участие в кампании Мэттью Бертон, бывший аналитик Разведывательного управления Минобороны США. Польза кибератак, кстати, оказалась сомнительной: они “подвесили” иранский сектор интернета, затруднив оппозиционерам публикацию фото– и видеозаписей уличных протестов.

Наиболее любопытный аспект этой киберкампании состоит в том, что американские власти оставили ее без внимания. Причем, когда подобные атаки были организованы против правительств Эстонии и Грузии (предположительно русскими националистами), официальные лица по обе стороны Атлантики немедленно заявили, что Россия должна прекратить попустительствовать хакерам и наказать их. Это прозвучало как убедительное предупреждение, однако бездействие американцев в отношении Ирана означает, что Соединенные Штаты по меньшей мере поступаются принципами. Трудно избежать обвинений в применении двойных стандартов, если ваши собственные сограждане (в том числе бывшие шпионы вроде Бертона) открыто возглавляют атаки на веб-сайты несимпатичного им суверенного государства. Несмотря на утверждения Хиллари Клинтон об обратном, западные политики пока не выработали ни последовательного отношения к кибератакам, ни даже не поняли, каким оно должно быть. Вместо полного запрета кибератак им следует попытаться разработать более изощренный подход с учетом того, что иногда кибератаки неминуемы и потенциально даже желательны.

Во многих случаях кибератаки, особенно DDoS-атаки, могут рассматриваться как акты гражданского неповиновения, эквивалентные уличным демонстрациям. Неочевидно, что их запрет поможет делу демократизации. Если общество не осуждает организацию сидячих забастовок в университетских аудиториях – а ведь они временно создают помехи работе университетов, – то нет ничего странного (по крайней мере теоретически) и в том, чтобы разрешить студентам устраивать DDoS-атаки на университетские сайты. В действительности это уже происходит, более или менее успешно. Так, в марте 2010 года Рикардо Домингес, профессор Калифорнийского университета в Сан-Диего, призвал студентов организовать DDoS-атаки на сайт президента университета и выразить таким образом несогласие с урезанием бюджета более чем на 900 миллионов долларов (в ответ университетские сетевые администраторы отключили сервер самого Домингеса). Некоторые европейские суды уже выразили свое отношение к DDoS-атакам, признав их формой выражения инакомыслия. В 2001 году немецкий активист организовал несколько DDoS-атак на сайты авиакомпании “Люфтганза” в знак протеста против использования полицией самолетов этой авиакомпании для депортации политических беженцев. Он сравнил свою кампанию с виртуальной сидячей забастовкой, и немецкий апелляционный суд с ним согласился.

Этичность и законность таких случаев следует оценивать индивидуально. Конечно, неприемлемо объявлять любые кибератаки противоправными или аморальными. Представьте, что демократически настроенные граждане одного из авторитарных государств, правительство которого считается дружественным США (скажем, Египта или Азербайджана), организуют кибератаки на правительственные сайты или освещают их ход в “Твиттере” и “Фейсбуке” – и в конце концов их арестовывают. Как поступит американское правительство, поставленное в абсурдное положение? Выступить в защиту этих активистов значило бы признать кибератаки легитимным способом проявления инакомыслия, что могло бы вызвать шквал подобных случаев. Молчание же будет означать отступление от принципов свободы интернета, дальнейшее укрепление авторитаризма и невольное поощрение новых кибератак. Эту щекотливую ситуацию нельзя рассматривать отвлеченно. Тем не менее ясно, что преждевременно связывать себя серьезными обязательствами, которые заставят западных политиков выбирать ту или иную позицию вне зависимости от условий, в которых происходят кибератаки.

Вполне возможно, что западные правительства не стремятся разжигать костры твиттер-революций. Возможно, они хотят лишь покритиковать авторитарные режимы за неумеренную цензуру интернета и необъяснимые кибератаки. Может быть, их цель – защищать свободу интернета, а не нести свободу с помощью интернета. Тем не менее, не намерения западных правительств вызывают отклик их авторитарных коллег, а восприятие этих намерений. Люди во многих уголках мира настолько подозрительно относятся к мотивам американцев, что Джон Миршмайер, видный специалист по внешней политике из Чикагского университета, справедливо заключает: “любому разумному человеку должно быть понятно, что США заявляют одно, а делают совсем другое”. Это противоречие никогда не проявлялось так явно, как в ситуации с Сетью: Госдеп рассказывает о свободе интернета, а Пентагон в это время пытается поставить его под контроль.

Даже западные политики не способны сойтись в том, до какой степени интернет может быть поставлен на службу демократизации. “Проблема в том, что в Вашингтоне выражение ‘глобальная свобода интернета’ сродни чему-то вроде теста Роршаха. Разные люди видят разное в одной и той же кляксе”, – пишет Ребекка Маккиннон, которая, будучи ведущим специалистом по китайскому сегменту интернета, получила право несколько раз выступить в Конгрессе в качестве свидетеля и в полной мере ощутила носящийся над Капитолийским холмом дух свободы интернета. Маккиннон поспешила прибавить, что отсутствие ясности – главная причина, по которой “какой бы то ни было консенсус о том, как соотнести противоречащие друг другу интересы и политические цели, еще не достигнут”.

Тем не менее ход дискуссии уже позволяет сформулировать позиции. Следует различать свободу интернета в ее “слабой” и “сильной” формах. Первый подход отстаивают администрация Барака Обамы и либеральные специалисты по внешней политике, второй – сторонники более решительной, неоконсервативной внешней политики. Последние сосредоточены в аналитических центрах наподобие Института им. Джорджа У. Буша, Хадсоновского института или “Фридом хаус”; многие из них посетили упомянутую конференцию в Техасе.