Пасьянс на красной масти - Кирилл Шелестов

Собакин, избегая смотреть в мою сторону, принялся что-то путано объяснять, но я его перебил.

— Рассказывай, дружок, — сказал я ему.

— О чем рассказывать? — переспросил Собакин, неумело разыгрывая удивление.

— О своих успехах в бизнесе! — с напором предложил я. — О том, какую удачную сделку ты провернул!

Собакин беспомощно моргал, вероятно пытаясь что-то лихорадочно придумать. Я ждал, не сводя с него взгляда. Обе женщины, почуяв недоброе в моем тоне, затихли и вопросительно смотрели на нас.

— Давай, давай, не тяни, — торопил я Собакина.

— Что, прямо здесь? — выдавил он.

Я не ответил. Он растерянно обернулся на своего охранника, настороженно прислушавшегося к нашему разговору, потом вновь повернулся ко мне и судорожно сглотнул.

— Так получилось! — пробормотал он наконец. Я зло усмехнулся этому дурацкому объяснению.

— Да неужели?! — спросил я насмешливо.

— Что происходит? — нахмурилась Ирина. — О чем вы говорите? Мы ничего не понимаем!

— Он продал твои акции, — сказал я, не поворачиваясь к ней и не отрываясь от Собакина. Тот дернулся и вцепился в ручки кресла. — Храповицкому. За двести пятьдесят тысяч.

Повисла пауза. Даже жена Собакина замерла. Видимо, он не рассказывал ей об этой махинации, потому что на ее самоуверенном лице проступил страх. Мне казалось, я слышал, как тяжело дышит Собакин. На лбу у него выступила испарина.

— Вы шутите? — Ирина переводила недоверчивый кошачий взгляд с меня на Собакина. — Илья, объясни мне, о чем он?

Собакин облизнул языком пересохшие губы.

— Я не продал их, — выговорил он хрипло. — Я их… спрятал. Мы так договорились с Храповицким! На меня давили бандиты, и я хотел, чтобы акции им не достались…

Припертый к стене, он выкручивался и нес какую-то чушь. В его словах не было никакого смысла.

— Что ты плетешь?! — крикнула Ирина, теряя терпение. — Где мои акции?!

Собакин дрожащими пальцами схватил салфетку, промокнул лицо и посмотрел на свою жену. Как ни странно, это придало ему силы.

— Я их продал, — вдруг признался он. — Продал Храповицкому. — Он перевел дыхание и повысил голос. — Я имел на это право!

— Какое право? — не веря своим ушам, ахнула Ирина. — Это же мои акции!

— Нет! — воскликнул он с отчаянием загнанного в угол человека. — Не твои! Это акции твоего мужа. Который меня обманул! Он выкинул меня из бизнеса! Он остался мне должен двести тысяч долларов. Даже больше, если считать с инфляцией! — Перешагнув какую-то черту, Собакин теперь говорил страстно, с возмущением. — Для него это была ерунда, копейки! Он на свои развлечения тратил больше! А для меня это было целое состояние. И я ходил к нему несколько лет, каждую неделю! Ждал в приемной. Унижался. А он орал на меня. И пугал меня бандитами. — При этом воспоминании его окрепший было голос дрогнул и глаза увлажнились. — И он мне так их и не отдал!

— Но при чем тут я?! — выкрикнула Ирина. Она была вне себя.

— Но ты же знала! — горячо возразил Собакин. — Ты знала о том, что он меня обманул! И ты не предложила мне вернуть этот долг! Ты решила оставить себе бизнес Федора. Вместе с моими деньгами. То есть ты решила их присвоить, точно так же, как присвоил он! И ты еще попросила меня, чтобы я тебе помог их спрятать! Чтобы я помог тебе спрятать украденные у меня деньги! Что мне оставалось делать?

Ирина совершенно не была готова к такому обороту. Мне показалось, что она даже потерялась.

— Ты действительно веришь в то, что ты говоришь? — по-детски изумилась она. — Но ведь ты обманул меня! Ты твердил, что ты мой друг!

Собакин сглотнул, и его острый кадык прокатился вверх и вниз.

— Вы никогда не считали меня другом! — отрезал он убежденно. — Ни ты, ни твой муж. Вы вообще не считали меня человеком. Если меня можно обобрать и я ничего не могу сделать в ответ, значит, я просто червяк. Грязь на дороге. А я не хуже вас! Я честнее. Я продал их за двести пятьдесят тысяч. Я не просил пятьсот или шестьсот. Я вообще не торговался, хотя мог бы! И после уплаты налогов у меня останется даже меньше, чем вы, ты и твой муж, мне должны.

— Мерзавец! — задохнулась Ирина, бросаясь на Собакина. — Вор! Ты украл у меня!

Она влепила ему оплеуху и, прежде чем я успел ее остановить, вцепилась в ворот его рубашки. Собакин отшатнулся. Раздался треск швов. На пол полетели тарелки, бокалы со звоном опрокинулись, вино пролилось на стол. Все вскочили, включая собакинского охранника, который, пыхтя, топтался сзади, не зная, что предпринять.

Ирина по-женски неумело колотила Собакина ладонями наотмашь, а он втягивал голову в плечи и закрывал лицо руками. Мы с женой Собакина пытались вмешаться, но безуспешно. Немногочисленные посетители ресторана и официанты глазели на нас с испуганным недоумением.

— Я убью тебя! — кричала Ирина на весь зал. — Я клянусь тебе, я убью тебя!

Наконец, мне удалось их разнять, и, схватив вырывавшуюся Ирину в охапку, я почти насильно вытащил ее из клуба.

В машине она словно окаменела. Как в ту ночь, когда я вез ее после гибели ее мужа, она сидела молча, выпрямившись, высоко вскинув подбородок и глядя прямо

перед собой невидящим взглядом. Только сейчас ее глаза оставались сухими, без слез.

Мы не сказали ни слова. Я довез ее до ее одинокой квартиры и остановился, не зная, что делать дальше. Не глядя на меня, она открыла дверцу машины и вышла. Следом за ней я шагнул в подъезд.

Когда мы уже были в ее тесной, убогой квартире, она вдруг повернулась ко мне и, сверкая глазами, выкрикнула с неожиданной ненавистью, прямо мне в лицо:

— Только не смей мне напоминать, что ты меня предупреждал!

Я растерялся.

— Я не собирался, — пробормотал я. Видя мою реакцию, она сразу остыла.

— Извини, — сказала она затихая. — Я понимаю, что ты тут ни при чем.

Мы долго сидели на кухне, не включая свет и не разговаривая. Она рассеянно смотрела в черное окно, и ее лицо в темноте было пустым и усталым. Если бы заплакала, ей, наверное, стало бы легче. Но она не плакала.

Видеть ее такой мне было непереносимо. Я не знал, чем помочь ей, и мое бессилие наполняло меня унижением.

— Хочешь выпить? — наконец спросил я. Она молча помотала головой в ответ.

Когда мы легли, так и не сказав друг другу ни слова, я обнял ее и она, прижавшись, обхватила меня за шею. И только тогда все-таки разрыдалась, горько и зло.

Я не утешал ее, лишь целовал в голову и в мокрое лицо, которое она прятала в ладонях.

— Я неудачница! — шептала она с ожесточением. — Жалкая неудачница!

— Перестань себя казнить, — попросил я. Так прошло несколько минут.