Леди и лорд - Сьюзен Джонсон

— Стой смирно! — отрывисто приказал ей Джонни.

Элизабет немедленно повиновалась. Его резкий голос не оставлял никаких сомнений: стоит ей проявить хотя бы малейшее непослушание, и он сразу же уйдет. А этого никак нельзя было допустить. Ведь сейчас он был нужен ей больше всего на свете.

И она стояла — смирная, безмолвная, — в то время как он с напускным равнодушием, умело скрывая собственное возбуждение, расстегивал на ее платье один крючок за другим. Спальня наполнилась тишиной, которую можно было бы назвать полной, если бы не мерное щелканье крючков, шелест великолепного шелка под его гибкими, умелыми пальцами да возбужденное дыхание Элизабет, гулко разносимое под сводами просторной опочивальни. Так продолжалось до тех пор, пока не щелкнул последний крючок и тяжелая ткань с громким шорохом упала на пол.

— У меня есть еще одно условие, — проговорил Джонни.

В ее взгляде читалось сомнение, и все же она решилась:

— Я выполню все, о чем ты попросишь.

Подобная покорность вызвала у него ухмылку.

— Сейчас я развяжу тебя, чтобы ты смогла окончательно освободиться от своего платья. Но потом — снова руки за спину.

— Да-да, все что угодно…

Через несколько секунд богатый наряд бесформенной грудой лежал у ее ног. Потом Джонни опять осторожно завел ее руки за массивный столб, но не стал их связывать.

— Теперь тебя связывает только одно — твоя горячая страсть и потребность во мне.

— Вернее, в одной части твоего тела, — съязвила Элизабет, хотя и задыхалась от сжигавшей ее похоти.

— Всему свое время. Ты еще успеешь насладиться ею, — ответил Джонни с неподражаемым бесстыдством. — Послушай, а тебе обязательно носить эту штуку? — осведомился он в следующую секунду, проведя пальцем по обшитому кружевами корсету. — Не слишком ли она стесняет моего сына?

— Или дочь.

— Полагаешь, что я не должен забывать и о такой возможности, а? Намекаешь, что мои щит и меч могут остаться невостребованными?

— Отчего же? Дай их мне, — зло проговорила Элизабет. — Может, мне удастся расшевелить тебя, когда я приставлю меч к твоей глотке. А теперь, благороднейший милорд, чтоб вам пусто было, — продолжила она разгоряченным шепотом, — соблаговолите освободить свою недостойную рабу от остатков одежды да и свою снять не забудьте, чем весьма меня обяжете. И уж тогда, коли вашей милости будет угодно, исполните свой долг в отношении бедной женщины, которую видите перед собой.

От неожиданности Джонни едва не исполнил ее просьбу, однако вспомнил, каким насмешливым отказом отвечала она совсем недавно на его предложение руки и сердца. А потому, вовремя одумавшись, начал с преувеличенной медлительностью стягивать с нее исподнюю юбку, а потом и корсет, лишь усиливая ее страдания.

Справившись с этой задачей, он несколько секунд рассматривал стоящую перед ним женщину, внезапно потрясенный тем, что ее беременность — реальна. Ее формы, отличавшиеся прежде утонченностью, изменились, став, впрочем, еще более манящими.

— Ребенок во чреве изменил тебя — твои груди стали другими, — заметил он, открыв вдруг для себя, что до сих пор почти ничего не знал о том, что такое беременность. Это было так странно, так необычно…

— Теперь в них больше нежности, — прошептала она в ответ, отметив про себя, что в этот момент чувственными стали не только его прикосновения, но и глаза, в которых ранее гнездился холод.

— И так будет всегда? — спросил он приглушенным голосом, в котором сплелись опаска, любопытство и кураж.

— Всегда, — ответила она. И голос ее прозвучал призывно.

Он приблизился. Его ноги в чулках все так же бесшумно ступали по ковру.

— Ты хочешь, чтобы я их потрогал?

Она лишь кивнула — сейчас ей не хватало воздуха, чтобы говорить.

Легонько зажав сосок между большим и указательным пальцами, Джонни внимательно наблюдал, как розовый комочек плоти тут же увеличился в размерах. Он играл ее сосками еще несколько секунд, с искренним любопытством наблюдая за чудесными превращениями.

— Гляди-ка, как увеличились! — пробормотал он с простодушным восхищением.

Однако Элизабет не было дела до его любопытства. Дрожа от нетерпения, она стояла с крепко зажмуренными глазами.

— Послушай, — поглаживая набухшие соски и целуя закрытые веки Элизабет, Джонни заставлял ее взглянуть на себя, — а ты поделишься молоком со мной, когда груди твои будут полны?

— Да… да… Я дам тебе все, что ты пожелаешь… — Ее собственный голос звучал будто издали, а все чувства сконцентрировались в одной горячей пульсирующей точке.

Джонни смотрел на нее с легкой усмешкой.

— Я хочу, чтобы ты закричала от наслаждения, — прошептал он и, наклонив голову, взял в губы ее сосок, твердый, как алмаз. Вначале прикосновение его губ было бережным, становясь затем все более требовательным и жестким. Давление нарастало, пока Элизабет не разразилась воплем экстаза.

— Как ты жесток! — сдавленно простонала она, удерживая его голову у своей груди, едва не лишившись рассудка от окатившей ее теплой волны восторга. Ей приходилось через силу сдерживать стоны наслаждения, чтобы их не услышали те, кто мог находиться в соседней комнате.

Джонни Кэрр вскинул голову так резко, что она отдернула руки и прижалась к столбу в страхе, что он сейчас покинет ее. Испуганная женщина пристально вглядывалась в его лицо, пытаясь угадать мысли своего властителя, чтобы тут же угодить ему. Ведь в противном случае он мог лишить ее наслаждения.

— Врешь! — выпалил Джонни, застыв на месте, как скала. Его глаза стали другими — чужими. — Разве это жестокость? Из-за тебя я отказался от всего, что составляло мой мир.

Она никогда еще не видела этого человека в таком гневе. Его лицо было искажено нескрываемой злобой. Куда только подевались обаяние и напускная игривость! Даже гипнотическая властность словно испарилась.

— Прости, — виновато пробормотала Элизабет, неожиданно осознав, насколько эгоистичной была, когда без сожаления топтала его чувства.

Однако через секунду приступа бешенства как не бывало, и на его красивое лицо вернулась привычная ослепительная улыбка.

— Только, ради Бога, не надо пользоваться моими слабостями, — попросил он, как всегда приняв дерзкий вид.

— Я и не думала делать этого, ведь я столь многим тебе обязана, — безыскусно ответила Элизабет, не желая замечать издевки. — Ты даже представить себе не можешь, как я хотела этого ребенка… с самого начала, — мягко добавила она, стремясь хоть как-то вознаградить его за вырвавшееся откровение, поделиться с ним хотя бы частичкой своего счастья, показать, что теплящаяся внутри ее новая жизнь принадлежит также и ему.

— Ты должна быть мне благодарна, — слегка улыбнулся Джонни.

Сконфуженный своим чистосердечным порывом, поскольку до сих пор ни к кому еще не испытывал искренней привязанности, он намеренно хотел выглядеть легкомысленным. Однако в действительности им безраздельно владело желание сохранить эту женщину подле себя, и дело было не только в физическом влечении. Он относился к ней скорее как к драгоценности, по счастливой случайности попавшей в его руки. И Джонни легко, как изящную вещицу, осыпанную бриллиантами, поднял ее на руки.