Великий Александр Македонский. Бремя власти - Михаил Елисеев

Но трудные времена наступали не только для них – сын бога Амона даже не подозревал, с чем он столкнется на этом берегу Окса. Именно здесь он впервые увидит, что такое народная война, когда вся страна, аристократы и крестьяне, воины и ремесленники встанут плечом к плечу, чтобы отразить вражеское нашествие. У непобедимого Завоевателя будет гореть земля под ногами, а его победоносные войска впервые узнают, что такое поражение. Несколько лет боев в Согдиане станут труднейшими в полководческой карьере Александра, и именно здесь впервые будет надломлен боевой дух македонской армии.

В 30 км к югу от развалин Милета находится небольшой городок Дидим. Сейчас это довольно популярный у капиталистов курорт, а вот в древности здесь находился один из четырех самых известных оракулов – вместе с Дельфами, Додоной и Клароссом (к северу от Эфеса). Если ехать в город с севера, то прямо на въезде можно будет увидеть гигантские колонны – то, что осталось от величественного храма Аполлона, одного из самых грандиозных сооружений античности. Этот храм с перерывами строили более 600 лет, но до ума так и не довели, а потом пришло христианство, и ни о каком строительстве речь уже не шла. Так вот, вплоть до Греко-Персидских войн главными жрецами храма из поколения в поколение были члены рода Бранхидов, глава которого, Бранх, по преданию был родом из Дельф. А затем началось великое противостояние Эллады и Державы Ахеменидов, и когда армия царя Ксеркса в 479 г. до н. э. была разгромлена греками при Платеях, то разъяренный владыка велел разрушить оракул. Вот тут-то жрецы Бранхиды и явили себя с самой нехорошей стороны: взяли да и выдали персам все сокровища, которые столетиями копились в храме. Но этим они возбудили против себя такую ненависть жителей Милета, что, опасаясь за свои жизни, попросили Царя царей переселить их куда-нибудь подальше. А тот долго не раздумывал и отправил их далеко на Восток, на границу Бактрии и Согдианы. Там они построили небольшой городок и спокойно жили вдали от эллинского мира, пытаясь сохранить свои греческие традиции, хотя несколько поколений уже говорило на двух языках – греческом и персидском. Но тяжкий грех осквернения святилища их предками лежал на них по-прежнему – а это, как мы помним, в Элладе считалось одним из самых страшных преступлений, против богохульников даже начинали «Священные войны». Так они и жили себе спокойно на далекой окраине великой империи, пока в один прекрасный день под городом не появились фаланги Искандера Двурогого. Курций Руф писал, что «они приняли царя с радостью и сдались ему всем городом». Вроде бы все хорошо, все правильно, но тут Александр вспоминает о совершенном много лет назад преступлении и велит собрать всех уроженцев Милета, которые служат в его армии. Зная о ненависти, которую они всегда питали по отношению к Бранхидам за их измену, царь предоставляет ионическим грекам возможность самим решить судьбу потомков предателей, нисколько не сомневаясь в конечном результате. И здесь мы видим, что Македонец опять схитрил – когда судили Филота, он воспользовался войсковым собранием, а сейчас – жителями Милета; с другой стороны, он вновь натянул на себя маску поборника эллинских ценностей, желая продемонстрировать всему эллинскому миру свое благочестие. Но к его большому удивлению, те, кто решал судьбу Бранхидов, к единому мнению не пришли, и их позиции по вопросу оказались прямо противоположными – Александр же, видя, что никакого решения по проблеме нет, заявил, что поступит так, как считает нужным. Но царь думал недолго, очевидно, судьбу этого городка он решил заранее. И когда на следующий день к нему вновь явились представители Бранхидов, Царь царей взял с собой отряд и вступил в город, пока ничем не обнаруживая своих намерений. И пока он отвлекал разговорами городских старейшин, тяжелая пехота брала город в кольцо – по команде они должны были ворваться за стены и перебить жителей всех до единого, а само прибежище святотатцев и осквернителей разграбить и стереть с лица земли.

И как только прозвучал сигнал боевой трубы, македонцы лавиной ринулись в город, убивая всех на своем пути, – приказ царя был понятен и толкований не допускал. Резали всех подряд, от мала до велика, кровь, стекая ручейками по улицам, собиралась в небольшие лужи, по которым топали обутые в тяжелые сандалии ноги завоевателей. Вышибая двери, озверелая солдатня врывалась в дома, рубила спрятавшихся хозяев, а затем начинала растаскивать поколениями нажитое добро. В разграбленные жилища швыряли факелы, и столбы дыма медленно потянулись к ярко-синему небу. Перебили всех, вплоть до младенцев, а когда утих пожар, стали разрушать дома и городские постройки, засыпая камнями и битым кирпичом заваленные трупами улицы. У Курция Руфа сохранилось описание того, что по приказу Александра сделали его люди с беззащитным городом: «И вот повсюду избиваются безоружные, и не могут смягчить жестокость врагов ни мольбы, ни священные покрывала взывающих к ним на общем с ними языке. Наконец, чтобы от города не осталось следа, стены его разрушаются до самого основания. Не только вырубают, но даже выкорчевывают деревья в священных рощах и лесах, чтобы на этом месте была обширная пустыня с бесплодной землей, лишенной даже корней деревьев. Если бы все эти меры были приняты против самих изменников, то они показались бы справедливой местью, а не жестокостью, теперь же вину предков искупили потомки, которые даже не видели Милета, а потому и не могли предать его Ксерксу». Конечно, можно предаться рассуждениям о том, что не мог царь поступить по-другому, что в армии были смутные настроения, и требовалось продемонстрировать солдатам почитание богов, что скверна, которой были заражены предки горожан, распространялась и на них, а по греческому менталитету подобному кощунству срока давности нет. Много можно рассуждать на подобные темы и придумывать научные определения таким деяниям, но как это ни назови, а убийство детей и женщин всегда останется подлостью, а уничтожение маленького беззащитного городка огромным войском одуревшего от своей безнаказанности завоевателя является преступлением, которому оправдания нет. И можно не сомневаться, что слухи об этой трагедии с быстротой молнии распространились по Согдиане, и люди задумались – а что им несет вторжение чужеземной армии и не настал ли тот час, когда пришла пора поднимать на борьбу народ и обломать рога Двурогому?

* * *

Находясь на границе Бактрии и Согдианы, Александр занялся пополнением конского состава местными лошадьми – во время перехода через Гиндукуш и на пути к Оксу конский падеж принял просто катастрофические масштабы. Царь хорошо знал боевые качества как бактрийской, так и согдийской конницы и прекрасно понимал, что появиться в этих краях с ослабленной кавалерией смерти подобно. А затем начался марш по землям Согдианы к ее столице – Мараканде, македонские отряды растекались по стране, занимая города и вставая там гарнизонами, забирая в деревнях продовольствие и фураж для коней. Колонны тяжелой пехоты, вздымая тучи пыли, двигались по притихшей и настороженной стране, кавалерийские отряды рыскали во всех направлениях под палящими лучами южного солнца. На четвертый день пути Александр вступил в Мараканду и, оставив там гарнизон, выступил дальше на Север, к берегам реки Яксарт (современная Сырдарья).

Но уже начинало разгораться пламя народной войны против захватчиков, и вскоре македонцы ощутили первые удары – местные жители стали отслеживать и уничтожать небольшие неприятельские отряды, которые расходились по стране в поисках продовольствия. Вырезав вражеский отряд, повстанцы отступали на гору, «недоступную и со всех сторон отвесную», где находился их главный лагерь, общее их число Арриан определяет в 30 000 человек. Но это, скорее всего, не количество воинов, а всех беженцев, включая женщин и детей, которые бежали, спасаясь от вражеского вторжения. Как мы знаем, Македонец подобные нападения никогда не оставлял без последствий – и данный случай не стал исключением. Взяв мобильные войска, наемников и гипаспистов, Александр пошел на лагерь повстанцев – то, что он находится в горах, его не пугало, что-что, а горную войну царь вести умел. Но согдийцы не испугались грозного Искандера – они полагались на неприступность своих позиций – и дали бой завоевателям. Попытки македонцев овладеть горой ни к чему не привели – сверху их засыпали стрелами, а когда они подходили ближе, закидывали камнями и потери царских войск стали расти с угрожающей быстротой. Сам Александр был ранен – стрела насквозь пробила бедро и отколола часть кости. Скорее всего бои велись несколько дней, восставшие сражались и погибали на своих позициях, а когда македонцы ворвались в лагерь, то многие согдийцы, не желая попасть в плен, стали бросаться со скал вниз. По сообщению Арриана, из 30 000 уцелело лишь 8000, большинство погибло в бою или покончило с собой.