Рука Москвы. Разведка от расцвета до развала - Леонид Шебаршин

...Фидель принимает нас поздно, в одиннадцать часов вечера, и медленно, размышляя вслух, ни о чем не спрашивая, говорит до двух часов ночи.

В кабинете холодно, работает мощный кондиционер. На вожде революции зеленая куртка, зеленое кепи, его борода совсем поседела. Он движется не торопясь, возвышаясь над окружающими на полголовы, тяжело садится за стол, низко склоняет голову, смотрит из-под козырька кепи немигающим, устремленным куда-то далеко, сквозь собеседников, взглядом. Я не уверен, что он видит нас. Более тридцати лет этот человек несет единоличную ответственность за каждое решение, большое и малое, за судьбу Кубы. Он взвалил на себя эту ответственность сам, он формировал общество по своему замыслу.

Вождю кубинской революции тяжело. Он этого не скрывает. В прошлом году расстреляли одного из его соратников Очоа за причастность к контрабанде наркотиков, осудили на двадцать лет тюремного заключения министра внутренних дел Абрантеса по тому же обвинению. Эти люди когда-то были революционерами, но встали на преступный путь и понесли суровое наказание. Фиделю мучительно вспоминать об этом, предательство боевых друзей, людей, которым он верил, гнетет его. Но это не самое главное, что тяжким грузом давит на плечи Фиделя. «Как же могло случиться, что социалистическое содружество рассыпалось так быстро, в течение нескольких месяцев?» Кубинец прекрасно знает ответ на свой вопрос, но щадит нас, представителей Советского Союза. Ему и нам ясно, что никто уже не может рассчитывать на нашу реальную помощь, пока мы не наведем порядок в своем собственном доме. «Не важно, каким будет Советский Союз. Не важно, будет ли он коммунистическим или нет. Важно, чтобы он выжил и оставался единым, сильным государством. Иначе Кубе и всем независимым странам третьего мира просто не выжить. В мире будут господствовать американцы».

В голосе вождя звучит отрешенность. Он говорит о планах подъема экономики («...строительство в бедственном положении. Строить мы учились у вас...»), о героических бригадах («...они работают по четырнадцать — шестнадцать часов в сутки на строительстве...»), однако его мысли заняты не тем. «Как же получилось, что Хонеккера обвиняют в государственной измене, в корыстных преступлениях? Он честный человек. Я никогда не поверю, что он что-то присваивал. У немцев были деньги, не учтенные в партийной кассе. Такие деньги есть и у нас. Они используются для оказания помощи революционным организациям, освободительным движениям. Почему же обвиняют Хонеккера?»

Фидель категорически против каких-либо послаблений и уступок, он знает американцев, уверен, что любая уступка приведет к новым и новым требованиям. «Куба будет стоять на своем и бороться. Народ с нами. Народ навсегда останется с нами. На этом или на том свете...»

Вождь размышляет вслух. Ему шестьдесят четыре года, он думает о том, какое будущее ждет Кубу.

Кольцо сжимается, давление на Кубу нарастает. Впереди еще выборы в Никарагуа, до них остается десять дней. Там будет решаться судьба единственных союзников Кубы в Западном полушарии — сандинистов. (На выборах 25 февраля сандинисты потерпели поражение.) Фидель размышляет. Выбора у него нет.

Кубинцы сами совершили свою революцию, ни у кого не спрашивая совета и ни на кого не опираясь. Затем они стали учиться у своих союзников. Теперь Фидель и его соратники извлекают горькие уроки из опыта союзников. Не поздно ли? Назревает еще одна историческая трагедия — декорации расставлены, актеры ждут выхода, звучит увертюра.

А жизнь на острове идет своим чередом. Мы видим ее глазами иностранного туриста, располагающего изрядным запасом твердой валюты. Валюты у нас, правда, нет, но гостеприимные хозяева позаботились о том, чтобы мы не испытывали в ней нужды. Нет у нас в карманах и кубинских песо за полной ненадобностью. Магазины в столице практически ликвидированы. Товары распределяются. Сувенирные товары, даже открытки продаются только на валюту.

Нас кормят обильно и вкусно, мы живем в великолепной вилле у самого синего моря, в окно приветливо машет разлапистыми длинными листьями кокосовая пальма. Возят нас на протокольных черных «татрах». Других черных машин на Кубе, похоже, нет. Едут по дорогам американские огромные «шевроле», «доджи» и «понтиаки» производства пятидесятых годов, наши «Москвичи», «Жигули» и изредка «Волги». Машин сравнительно мало, если не считать стоянок в центре, у основных правительственных учреждений.

На черных «татрах» нашу делегацию везут в «Тропикану» кабаре на открытом воздухе. Это историческая (с 1939 года) достопримечательность кубинской столицы. На стол ставятся бутылки рома, кока-колы, ведерко со льдом, и в одиннадцатом часу вечера начинается шоу. (Цена входного билета без рома — сорок долларов.) Представление прекрасно. Его могли бы изобразить Мопассан, Тулуз-Лотрек, а из русских — Куприн. Радость молодой жизни, яркость, движение. Десятки стройных и изящных мулаток, в минимальных даже для тропиков костюмах, — путешественника, прибывшего из сумрачной зимней Москвы, зрелище слегка ошеломляет. Затем, в зависимости от возраста и количества выпитого рома, он начинает думать либо с грустью о том, что жизнь прошла, либо с тихой радостью о том, что все еще, возможно, впереди. Это продолжается часа три, затем перерыв и танцы для посетителей, а дальше — шоу до четырех часов утра. Мы уходим в перерыв. Подобное же представление смотрим и в Варадеро— туристическом раю километрах в полутораста от Гаваны. Все то же, но мулаток поменьше, а пляшут они еще живее. Публика в восторге, мы не скрываем своего удовольствия, и хозяевам это нравится.

Варадеро с его многокилометровым чистейшим пляжем, теплым неглубоким морем — действительно рай на земле. Власти планируют окончательно превратить его в резервацию для иностранных туристов, закрыв туда доступ кубинцам. Этот уголок сытого и бездельного мира не должен стать источником разрушительной буржуазной заразы.

В Варадеро трудно думать о войне.

Неделя на острове пролетела как один долгий, интересный день.

Шестнадцать часов полета, восемь часов разницы во времени — и мы снова в Москве — сырой, холодной, взбудораженной своими неурядицами.

Нашим товарищам — сотрудникам разведслужб бывших стран социалистического содружества — приходится тяжело. Прокатилась волна Самоубийств в Чехословакии. Люди не выдерживают атмосферы морального террора, создаваемой вокруг них. Власти новой Германии устраивают судебные процессы над бывшими разведчиками ГДР, обвиняя их в шпионаже в пользу иностранной державы, то есть ГДР, ставшей частью единого немецкого государства. В мстительности демократии не уступают деспотиям, только расправа длится медленнее.

Когда-то в не столь отдаленные времена в центральном аппарате ПГУ, в его руководящих эшелонах, складывались дружеские компании, нечто вроде небольших закрытых клубов. В компании входили люди, связанные, как правило, прошлой работой. Отношения между ними характеризовались полным отсутствием формальности, с легкостью решались здесь и деловые, и личные вопросы. Такие компании одно время получили в ПГУ название мафии, в чем проявлялась не столько реальная оценка их влияния и методов деятельности, сколько присущее нашим офицерам острословие. Существовали «дальневосточная», «скандинавская», «американская» мафии. Их состав менялся, но какая-то скрытая от постороннего глаза сила сказывалась прежде всего на решении кадровых вопросов.