Opus 1 - Евгения Сергеевна Сафонова

Ева наблюдала, как его застывший было взгляд оживает, скользя по знакомым предметам. Вновь замирает, дойдя до футляра с Дерозе.

– Знаешь… в нашем мире тоже есть музыка. И места, где ей обучают. Академия Музыкальных Чар, к примеру.

Закрыв планшет на манер ноутбука, Ева заинтересованно села рядом:

– Академия Музыкальных Чар?..

– Королевская Академия Музыкальных Чар и Боевых Искусств. Там учат людей с таким даром, как у тебя. Это в Лигитрине, столице королевства Нотэйл, на соседнем континенте. Там же есть и обычная консерватория – для простых музыкантов. – Его тон был почти небрежным, будто он сообщал что-то совершенно не важное. – Туда в своё время поступил мой дядя. Думаю, ты могла бы там учиться, если бы захотела.

Куда же в волшебном мире без магической академии… Правда, этот жанр Ева не особо жаловала. Может, потому что в её родном колледже директор был очень милым, но пожилым мужчиной лет эдак за шестьдесят, и Еве в голову не пришло бы делать объектом своих романтических грёз брутального ректора. Но в музыкальном обрамлении идея академии звучала довольно интересно. Даже привлекательно.

– Твой дядя? – вдруг осознала она. – Кейлус?

– Да. Он сочиняет музыку. На досуге. Правда, особой популярностью она не пользуется.

Значит, Кейлус с форзаца «Трактата о музыкальных чарах» и кровожадный дядюшка – действительно одно лицо… Впрочем, на отношение Евы к дражайшему лиэру Кейлусу это не влияло. Не теперь.

Гитлер в своё время тоже писал акварели – довольно посредственные.

– И он учился в консерватории? Не в магической академии?

– Он некромант и лишён стихийного Дара. В Академию путь ему был закрыт. Да он и не особо стремился.

– Так он тоже некромант?

– Слабенький. Очень. И способностями своими почти не пользуется.

Ева вспомнила мальчишку, которого несколько дней назад поймала в саду. Поймала, чтобы отпустить.

– Но, Герберт… Если Кейлус учился там, рядом с музыкальной Академией… Вдруг он знает о том гипнозе, которым пользуюсь я?

Судя по тому, как посмотрел на неё Герберт, он прекрасно понял, к чему она ведёт. И мысль была для него не в новинку.

Это успокаивало.

– Даже если он поймёт, что на мальчишку наложили блок, он не станет рисковать его жизнью, пытаясь его взломать. – Интонацию окрасило терпение, на сей раз – не обидное. Это было не терпение, замешанное на раздражении от чужой глупости, а терпение, с каким утешают испуганных детей. – Если всё-таки рискнёт, скорее всего, мы узнаем о скоропостижной кончине его секретаря. Не факт, что даже тогда он что-то выяснит, но мы будем начеку. – Некромант вновь отвернулся, уставившись не то в угол, не то на футляр. – Впрочем, мы и так начеку.

Ева кивнула. Как ни странно, действительно успокоенная.

В ментальных блоках и мотивах своего дядюшки Герберт точно разбирался получше неё.

– Сыграешь как-нибудь мне?

Вопрос прозвучал так тихо, что Ева с трудом его расслышала. А даже расслышав, не сразу решилась поверить в то, что расслышала. Особенно в то, как это было произнесено.

Чтобы Гербеуэрт тир Рейоль кого-то просил…

– Мне понравилось… то, что играла твоя сестра. То, что играла ты. – Герберт смотрел в сторону так старательно, будто за его спиной она снова разоблачалась для очередной процедуры в ванной. – Как играла.

Ева видела его руки, лежавшие на коленях. Напрягшиеся так, что пястные кости прочертили тыльную сторону ладони тремя чёткими линиями, сходившимися и пропадавшими ближе к запястью.

Она сама не понимала, почему эти слова – несравнимые в своей простоте с иными цветастыми комплиментами и хвалебными одами, что она выслушивала за свою музыкальную жизнь, – так её смутили.

– Сыграю. Обязательно. – Ева заставила себя расслабиться: она и сама сцепила пальцы, сжав одну ладонь другой почти до синяков. – А ты… посмотришь со мной завтра ещё что-нибудь? Только если тебе понравилось, конечно.

– Да. Конечно. – Герберт сидел вполоборота, но ей всё равно видно было, как он облизнул и сжал губы. – Ева…

– Да?

Он всё-таки повернулся. И посмотрел так, что ей стало не по себе. Нет, не страшно – просто очень захотелось в свою очередь отвести глаза.

Потому что Еве не нравилось то, что она почувствовала под этим взглядом.

– Я… знаю, что со мной нелегко. – Он заговорил так мягко, так деликатно, будто касаясь дыханием огонька умирающей свечи; так мягко, что ей почему-то захотелось плакать. – Я делал и говорил тебе то, что не должен был говорить и делать. Я несносен порой, я не умею вести себя, как обычный… нормальный… человек. Я так долго был один, что забыл, что такое дружба, близость… всё остальное. Но я попытаюсь вспомнить. Если ты правда этого хочешь.

Она долго думала, что на это ответить. Это была опасная территория, на которую она, откровенно говоря, не собиралась заходить. Делать и говорить о том, что делаешь, – совершенно разные вещи.

В данном случае первое было проще второго.

– Я просто не хочу, чтобы всё сводилось исключительно к общему делу. У нас, – наконец сказала она. – И я давно тебя простила. За всё. Если честно, на тебя вообще трудно обижаться… если узнать получше.

Он склонил голову. Всматриваясь в её глаза так, словно на дне зрачков надеялся различить тот ответ, которого не знала даже она сама.

Ответ, чего же она всё-таки от него хочет.

– Спасибо, – в свою очередь сказал он. – За всё.

Они смотрели друг на друга. Впервые – без улыбки, без ёрничанья, без попытки переглядеть, что-то доказать, в чём-то убедить. Смотрели, пока Герберт вновь не отвернулся.

На сей раз – чтобы встать.

– Тебе нужно принять ванну. – Он выпрямился медленно, опираясь на столбик кровати: видимо, успел слегка отсидеть ноги. – Я отдам распоряжения. Приходи… чуть позже.

И, возможно, Еве лишь послышалось за звуком затворяющейся двери судорожное бормочущее «боги, что я творю».

***

Когда Тим открыл глаза, первым, что он увидел, был Кейлус, дремавший в кресле подле постели.

Тим приподнялся на локте – мужчина тут же распахнул тяжёлые, пушившиеся длинными ресницами веки.

– Лежи, – велел Кейлус с интонацией, заставившей Тима немедля подчиниться. Потёр костяшками пальцев глаза, затем, уже кончиками, – виски. – Как же ты меня напугал.

Тим окинул мутным взглядом свою спальню, пытаясь вспомнить, как сюда попал и что этому предшествовало.

– Что… произошло?

– Ты ничего не помнишь? – Морщась (во сне у него затекли ноги), Кейл сел поудобнее. – Ты выходил из гостиной. Потом схватился за голову и упал. У тебя было… что-то вроде припадка. – В его глазах Тим видел не самые приятные воспоминания. – В конце концов ты затих и