Русский легион Царьграда - Сергей Нуртазин

Сверху послышался шорох. Отвлекаясь от раздумий, Мечеслав поднял голову. Там, прыгая с ветки на ветку, спешила куда-то по своим делам непоседливая белка. Осеннее сероватое небо казалось опутанным паутиной из-за оголенных верхушек деревьев. Летом солнечные лучи едва проникали сквозь густую листву, а сейчас лес посветлел, обретая какое-то особое очарование. Где-то неподалеку застрекотала сорока, перепрыгнул через ручей и умчался в заросли орешника испуганный заяц. Мечеслав, почувствовав опасность, насторожился. Зоркий глаз уловил, как впереди у дороги шевельнулись кусты. Остановившись, он прислушался, ловя многочисленные шумы леса, пытаясь понять, опасны ли они, но затем уверенно зашагал дальше. Не успел он сделать и десяти шагов, как из-за деревьев на тропу вышли два лохматых и бородатых мужика в сермяжных потрепанных полукафтаньях. В руках одного из них был ослоп, другой, в драном треухе, держал топор с коротким топорищем.

«У ромеев тати, и на Руси тати, не будет мне от них покоя!» – подумал Мечеслав и резко отскочил в сторону. Ойкнув, к его ногам неуклюже упал с дерева паренек в овчинной безрукавке и посконной рубахе с рогожиной в руках, которую он неудачно пытался накинуть на голову Мечеслава.

– Что, молодец, не вышло? – Мечеслав улыбнулся, глядя на лежащего в листве испуганного парня.

– От бестолочь! – зло сказал мужик в треухе и, перекидывая топор из руки в руку, медленно, в сопровождении своего сотоварища, двинулся на Мечеслава. Оглянувшись, Мечеслав увидел, как еще три разбойника, одетые кто во что, вышли из леса позади него, отрезая путь к отступлению. Двое из них были вооружены дубинами, а один приближался с копьем. Мечеслав сделал шаг к краю тропы, прислонился спиной к дереву, и оно прикрыло его с тыла, словно верный товарищ. Лиходеи медленно приближались. «Словно зверя дикого обложили», – подумал Мечеслав.

– Снимай, купчина, кафтан иноземный, отдавай мошну, оружие, да ступай себе далее с миром, – сказал бородач в треухе, приступая к Мечеславу. Лежащий на земле паренек начал медленно подниматься и вдруг быстрым движением выхватил из-за пояса широкий нож. Мечеслав ударом ноги выбил оружие из его рук.

– Не озорничай, – сказал он молодому татю и, посмотрев на его товарищей, добавил: – Отпустили бы вы меня, браты, по-добру по-здорову, злато да серебро не мое, а порты да кафтан мне самому надобны!

Бородач в треухе замахнулся топором. Мечеслав перехватил его руку, ухватил за кушак и, присев, перекинул через себя. Разбойник, ударившись спиной об землю, захрипел. Его товарищ, вооруженный копьем, побежал на Мечеслава, пытаясь поразить его в грудь. Чуть отклонившись, Мечеслав ухватился за древко и потянул его на себя; разбойник, едва успевший остановиться, попытался вырвать оружие, но Мечеслав неожиданно отпустил древко. Лиходей, попятившись, упал на спину, выронил из рук копье. Следующий за ним разбойник споткнулся об распростертое тело и упал.

– Что ж ты, друже, копьецо имеешь, а владеть им не обучился? – Мечеслав поднял с земли оброненное копье. Тать, завидев направленное ему в лицо смертельное жало, стал отступать, двое других топтались в нерешительности за его спиной.

– Может, со мной сразишься, Мечеслав?

Из-за дерева, прихрамывая, вышел седоватый с неухоженной кучерявой бородой мужик в надвинутом на глаза колпаке, добротных синих портах, кафтане, подвязанном красным кушаком с кистями, и мало ношенных сапогах. Весь его вид выдавал предводителя разбойников. Мечеслав настороженно посмотрел на него, пытаясь понять, откуда тот знает его имя, не упуская при этом из виду остальных. Голос говорившего показался ему знакомым.

– Почему сразу не вышел силой померяться, а этих увальней наперед послал, и откуда знаешь имя мое?

– Видать, старшой, не признал меня. А наперед не пошел потому, что учу их, – предводитель кивнул на ватажников. – Без бою ратиться не научишься.

Разбойник с топором пришел в себя, приподнялся и схватился за топорище.

– Охолонь, Пыря! – крикнул ему главный тать. Обладатель топора удивленно глянул на вожака.

– Сотоварищ это мой, – пояснил предводитель ничего не понимающим сотоварищам. – Знать, позабыл ты, старшой, как мы с тобой да с другами нашими острожек от печенегов обороняли да за базилевсов ромейских кровь свою проливали!

– Торопша! Ты! – воскликнул Мечеслав, наконец-то признавший старого доброго знакомца.

* * *

Ранний осенний вечер незаметно вошел в лес, сделав его неприветливым и мрачным. Мечеслав, Торопша и его сотоварищи сидели вокруг костра. Тихо потрескивали влажные ветки, весело плясали языки пламени, освещая поляну, на которой расположился стан разбойников. Стан состоял из землянки, небольшого навеса, накрытого еловыми лапами, и четырех бревен, лежащих вокруг кострища. Мечеслав, только что закончивший рассказ о себе, спросил:

– И как же ты, друже, татем стал? Пошто же вы люд губите да нажитое отнимаете? Не богоугодное то дело!

– Не суди, да не судим будешь, – ответил Торопша. – В Турове лишил я живота сына знатного боярина за то, что тот конем меня, пешего, толкнул да еще, псом обозвавши, плетью огрел. Боярин же с челядинами своими да кметями изловить меня удумали. Тогда ушел я в леса, тут Пырю с другами его повстречал и к ним прибился, а они меня старшим признали. Но вот что молвить тебе хочу: не от жадности и злобы стали мы татями. Пырю насильно пытались заставить веру новую принять, только не захотел он, в леса ушел, женку его увели, куда, не ведомо. Пыря думает, что приглянулась она боярину, что с воями приходил да со священником. А Покора, – указал Торопша на мужика, пытавшегося проткнуть Мечеслава копьем, – купчина киевский разорил, Вятко от тиуна бежал, обвинил его пес княжий в краже коня, коего он не брал. Вот за беды наши и зорим мы купчин и слуг боярских да княжеских, смердов же не обижаем. А татей, что безвинно люд простой губят, мы сами три дни назад побили, двоих сотоварищей своих в сече потеряли.

– Слух до нас дошел, – встрял в разговор Пыря, – что милует всех Владимир. Пошли мы к Киеву у князя прощения просить, да по пути прознали, что отменил он указ свой, велел казнить всех татей и даже виру за головы принять отказался. И вернулись мы опять в леса, нет нам возврата к мирной жизни, нас или местьники жизни лишат, или князь казни предаст!

– Что ж, не серчайте, браты, коли что не так молвил. Но ведаю одно: надо вам к вере истинной идти, в ней ваше спасенье. Идите к Богу, он милосерден, примите веру, может, и простит князь грехи ваши и учинит справедливый суд, я же поспособствую вам, ко князю пойду, к знакомцу своему отцу Дионисию! Ну а ежели выйдет не по-нашему, тогда идти вам надобно на земли новые, или в леса, где власти княжеской нет, или на порубежье к люду вольному! – сказал Мечеслав.

– Да мы и сами о том думали, – молвил Торопша.

Мечеслав, вынув из мошны горсть монет, передал их сотоварищу:

– Возьмите, браты, вам они надобны будут для того, чтобы жизнь свою сызнова начать.

– Что ж, Мечеслав, благодарствуем за доброту твою! Что дале будет, неведомо, но об речах твоих мы подумаем. Эх, жаль, что уходишь ты поутру, и встреча наша недолгой была, а то бы вспомянули о былом, на ловы сходили бы, зверя-то здесь видимо-невидимо! Ну да ладно, пора на покой, – сказал Торопша и, положив руку на плечо Мечеслава, добавил: – Рад был я встрече нашей, старшой, а то уж и не чаял свидеться с тобой. Может, останешься?