Охота. Я и военные преступники - Чак Судетич

Марович был черногорцем. Во время моего визита отношения между Черногорией и Сербией были далеки от идеальных, поэтому его меньше всего волновали юридические проблемы Сербии. Тем не менее, Марович решил польстить мне, сказав, что понимает мое неудовольствие состоянием отношения Белграда и Международного трибунала. Он предложил мне прислать наблюдателей, которые могли бы следить за усилиями федерального правительства по преодолению препятствий к сотрудничеству. Я сказала, что хотела бы видеть какие-то изменения. Прокурорская служба все еще не получила ответов на 79 запросов о вызове свидетелей, и это совершенно недопустимо. Я сообщила президенту о том, что Белград требует защитных мер в отношении определенных документов, и что потребуется слишком длительное время на то, чтобы эти документы прошли все необходимые бюрократические процедуры. В этот момент в наш разговор вмешался Джерич. Он сообщил, что выдача разрешений задержана всего лишь по 72 запросам (его слова лишний раз подтвердили мою правоту). Затем Джерич заявил, что белградское правительство обратилось к судебной палате с запросом об обеспечении защитных мер в отношении лишь некоторых документов, связанных с работой Верховного совета обороны. Я спросила, не предоставит ли нам правительство те документы, в отношении которых защитные меры не нужны? Юристы и следователи могли бы начать работу с ними. Но на мои слова никто не обратил внимания. Я в очередной раз напомнила об ограничении доступа сотрудников трибунала к другим архивам. Но Джерич снова заявил, что осторожность его правительства объясняется сложностью положения Сербии в Международном уголовном суде.

Мне пришлось вновь заговорить о проблеме разыскиваемых обвиняемых, которые совершенно свободно передвигаются по территории Сербии и Черногории. Марович сказал, что власти сосредоточили все усилия на Младиче. Он полагал, что Младич все еще окружен «опасными людьми, которые готовы биться до последнего». Я понимала, что позицию президента по-прежнему определяет армия. «А что вы можете сказать о личном деле Младича? — спросила я. — Бумаги же не скрываются, не так ли?» Марович пробурчал что-то невнятное, позвонил кому-то и приказал доставить документы. Разумеется, этих документов мы так и не получили. Марович сообщил об увольнении со службы 22 генералов. Он даже предложил мне задержаться в Белграде, полагая, что мое присутствие будет способствовать развитию сотрудничества.

Следующим в моей sheda di ballo числился министр иностранных дел Свиланович. При нашей встрече вновь присутствовал Джерич. После разговора свидетелях я сказала Свилановичу, что отношение Белграда к нашим просьбам о допуске в архивы просто скандально… Мы не получали определенного ответа в течение семи месяцев. Единственное разрешение, которое нам дали, касалось изучения документов, относящихся к периоду после завершения конфликта в Хорватии и Боснии и Герцеговине. Хорошо еще, что судьи, рассматривающие дело Милошевича, заседают лишь три дня в неделю: дополнительное время делает тактику затягивания, избранную Белградом, менее эффективной.

Свиланович снова сослался на проблемы Сербии в Международном уголовном суде. Он настаивал на том, что Белграду нужно сначала «разобраться с этим вопросом». Затем он предложил мне не направлять новых запросов о получении доступа к архивам. Свиланович сказал, что у обвинения нет шансов добиться Желаемого, и новые прокурорские запросы «не помогут делу», то есть приведут лишь к дальнейшему ухудшению сотрудничества. Возможно, министр хотел вывести меня из себя, и это ему удалось. Правительство только начало предоставлять трибуналу важные документы, и этот процесс начался лишь после того, как Джеффри Найс направил в судебную палату запрос о выдаче обязательного для исполнения указания о предоставлении документов Верховного совета обороны. Это произошло почти год тому назад. Свиланович снова заговорил об иске, предъявленном Сербии в Международном уголовном суде, и это явно показывало, что ему известно о содержании документов. Судя по всему, если бы они попали в руки судей Международного суда, для Сербии это стало бы катастрофой.

«Не забывайте, — напомнил мне Свиланович, — вы обвиняете в геноциде Милошевича». Разумеется, если бы трибунал по Югославии признал Милошевича виновным в геноциде, это ослабило бы положение Сербии в Международном уголовном суде. «Вот почему, — сказал Свиланович, — власти твердо намерены арестовать Младича». Он полагал, что всю ответственность за геноцид в Сребренице и другие преступления, совершенные сербами в Боснии, можно будет возложить на Младича. Именно ему предстояло стать козлом отпущения, а Белград смог бы убедить правительство Боснии и Герцеговины отозвать иск. Для этого были основания: после ареста майора Югославской национальной армии Шливанчанина, который командовал сербскими войсками, захватившими Вуковар, изгнавшими население и казнившими 260 безоружных военнопленных, Белграду стало гораздо легче вести переговоры с Загребом. Свиланович имел в виду, что проще стало убедить Хорватию отозвать свой иск из Международного уголовного суда. «Самое важное для нас — избежать ответственности государства», — настаивал Свиланович. Он сказал, что правительство хотело бы разрешить все сложные проблемы с трибуналом до конца года. «Я имею в виду Младича!» — воскликнул министр. Мне нечего было сказать, кроме того, что в своем отчете перед Советом безопасности ООН я весьма критически оценю состояние дел по сотрудничеству с трибуналом со стороны Государственного Союза Сербии и Черногории. На этом наш разговор закончился.

Затем у меня была назначена еще одна неприятная встреча — с премьер-министром Сербии Зораном Живковичем. Мне предстояло исполнить роль гонца с дурными вестями. К этому времени мы знали, что неожиданная одержимость Белграда арестом Младича подпитывается энергией Соединенных Штатов. Это было бы замечательно, если бы мы знали, что делают и к чему стремятся США. Что произойдет, когда Младич будет арестован? Станут ли США участвовать в игре, затеянной Свилановичем? Посоветуют ли они Боснии отозвать свой иск против Сербии и Черногории? Почему Вашингтон так озабочен арестом Младича, а не Караджича? Ответов на эти вопросы мы не знали. Вашингтон держал нас в неведении. Усевшись напротив меня в своем кабинете, Живкович заговорил точно так же, как Марович и Свиланович. Он подчеркнул роль правительства Сербии в усилиях по выслеживанию и аресту разыскиваемых обвиняемых, скрывавшихся на территории республики. Премьер указал на то, что никаких политических препятствий к аресту обвиняемых, в том числе и генерала Младича, нет. Живкович сказал, что во время последней поездки в США согласился принять помощь Вашингтона по выслеживанию Младича, и упомянул о множестве арестов, произведенных неделей ранее. Он пообещал, что кампания продолжится до конца года, пока Младич не будет арестован или пока не возникнет твердого убеждения в том, что он более не находится на территории Сербии. «Могут ли сотрудники прокурорской службы принять участие в работе по задержанию Младича?» — спросила я. Живкович ответил, что лично он не возражает, но нужно получить согласие США.

«Правительство, — добавил он, — готово арестовать любых обвиняемых, если их удалось выследить. За исключением тех, дела которых трибунал согласен передать сербскому суду». Единственная проблема, по его словам, заключалась в технических сложностях выявления местонахождения обвиняемых.