Охота. Я и военные преступники - Чак Судетич

Этими словами Живкович явно показал реальное состояние дел с задержанием обвиняемых. С этого момента я больше не хотела выслушивать рассказы о том, как под ногами Младича и других обвиняемых будет гореть сербская земля, о крупномасштабных полицейских операциях, в ходе которых почему-то никто не был арестован, и о том, что сотрудничество с трибуналом зависит от рассмотрения дела о геноциде в каком-то другом суде. Я была готова проверить волю Сербии к сотрудничеству. Я показала Живковичу несколько ордеров на арест и предъявила документ о четырех новых обвинительных заключениях против генералов Лукича, Джорджевича, Павковича и Лазаревича. Этих людей обвиняли в проведении массовых этнических чисток в Косово в 1999 году, в насильственном выселении сотен тысяч людей из собственных домов, свидетелем чему был весь мир. Я попросила Живковича подписать расписку в получении обвинительных заключений и тем самым подтвердить, что он ознакомлен с сутью обвинений и получил на руки ордера на арест генералов. Живкович буквально утратил дар речи.

«Что это? — не скрывая удивления, спросил он, рассматривая ордера на арест генералов. В расписке оставалось свободное место для его подписи. — После этого мы вряд ли сможем успешно сотрудничать…»

Живкович просто не мог произнести имени Сретена Лукича. Потом он заговорил по-сербски так быстро, что мой переводчик, Антон Никифоров, начал путаться в переводе. Живкович сказал, что правительству необходима новая полиция. Он вспомнил, что Джинджич и Свиланович уже обсуждали со мной всю сложность обвинений в адрес Лукича, занимавшего второй по значимости пост в сербской полиции. Этот человек провел множество успешных операций. Ему удалось задержать убийц Джинджича. «Обвинения в адрес Лукича означают, что в сербской полиции никто не будет заниматься запросами трибунала», — сказал Живкович.

Он перешел к трем другим обвинительным заключениям. С Джорджевичем не будет никаких проблем. Павкович отдан под суд по другим обвинениям. Лазаревич все еще занимает высокий пост в армии. «Его арест, — сказал Живкович, — породит хаос в армии в период реформ… Обвинительное заключение сведет на нет наши усилия по аресту Младича. Если бы Милошевич хотел причинить вред нашему правительству, то в первую очередь подумал бы об этом».

Замешательство Живковича меня удивило. Ведь я уже несколько месяцев назад сообщала белградским властям о том, что подобные обвинения готовятся. Я подчеркнула, что, поскольку доказательства вины этих четырех лиц оказались достаточными для составления обвинительного заключения, у меня не было иного выбора. Я должна была это сделать вне зависимости от политических соображений.

Живкович не мог противиться неизбежному. Он сказал, что Совет безопасности ООН заинтересован только в арестах Караджича, Младича и хорватского генерала Готовины. Он в очередной раз заявил, что трибунал не выдвигает обвинений против лидеров косовских албанцев, совершивших преступления против сербов. Премьер обвинил меня в том, что я пытаюсь свергнуть сербское правительство. «Лукич может арестовать меня и вас, — сказал он. — Но я не могу арестовать его… Это обвинительное заключение станет настоящей бомбой… Не трогайте Лукича».

Я сказала Живковичу, что судья уже утвердил обвинительные заключения, и не исполнить их невозможно.

«Вы — не просто почтальон», — заявил премьер и добавил, что вскоре мне придется общаться с новым премьер-министром, так как он сам «не настолько сумасшедший, чтобы арестовать шефа собственной полиции» и подвергнуть опасности жизнь своих людей.

Я подумала: «Если Лукич совершенно невиновен, если он — благородный человек, то почему же премьер так его боится?» Вслух мне пришлось выразить свое глубокое разочарование. Наша беседа происходила в пятницу. Я сообщила Живковичу, что обвинительные заключения будут обнародованы в следующий понедельник, и подчеркнула, что трибунал не сможет ничего добиться, если будет согласовывать свою работу с политическими условиями в странах, подобных Сербии.

Живкович ответил, что правительство его страны не сможет продолжить сотрудничество с трибуналом, и это — моя вина. Он сказал, что такое сотрудничество требует сотрудничества с полицией. Никто, ни полиция, ни армия, не станут арестовывать Лукича и даже Младича.

В конце разговора сербский премьер признал, что Свиланович говорил ему об обвинительных заключениях за день до нашей встречи, и я поняла, что его шок при виде этих документов был наигранным. Но подписать расписку и принять обвинительные заключения и ордера на арест Живкович отказался, сказав, что не имеет полномочий контактировать непосредственно с трибуналом. Он посоветовал мне снова обратиться к… Свилановичу.

Покинув здание сербского правительства, я направилась в резиденцию посла Швейцарии в Сербии и Черногории, чтобы встретиться с группой дипломатов, аккредитованных в Белграде. Но перед этим брифингом я по собственной инициативе встретилась с послом США Уильямом Монтгомери. Я рассказала ему о четырех обвинительных заключениях и спросила, должен ли, по его мнению, трибунал обнародовать их, или пока оставить в тайне.

«Обнародуйте эти обвинения», — однозначно ответил посол. Он объяснил, что в политическом отношении для этого наступил наиболее благоприятный момент. Обвинительные заключения покажут сербскому народу, какие люди управляли страной. «Правительство в любом случае должно пасть, — сказал он. — Это только ускорит неизбежное».

После брифинга в швейцарской резиденции мы отправились в квартал, который в Белграде называют «парламентским клубом». Это комплекс домов на улице Толстого, неподалеку от бывшей резиденции Слободана Милошевича. Здесь всегда жили известные иностранцы. Во время короткой беседы с министром обороны Борисом Тадичем я заметила, что он испытывает настоящий ужас перед предстоящим реформированием армии. Он заверил меня, что не располагает информацией о местонахождении Младича и о том, что армия обеспечивает его защиту. «Вы должны мне верить», — воскликнул он, а потом заметил, что, по слухам, Младич находится в Боснии и Герцеговине или в России. С несчастным видом Тадич попросил меня воздержаться от постоянной критики в адрес армии.

Когда Тадич уехал, прибыл Свиланович. Разговор снова зашел о четырех обвинениях. Свиланович сказал, что эти обвинительные заключения осложнят сотрудничество с трибуналом и переговоры по Косово, которые начинаются в Вене. Он снова напомнил, что Лукич принимал участие во всех значимых арестах, что Павкович и Лазаревич — высокопоставленные армейские генералы, и их арест осложнит реформу армии. Свиланович просил меня «отсрочить» обнародование обвинительных заключений, чтобы правительство «могло решить, что делать». А тем временем, сказал он, «мы постараемся решить проблему Младича», словно арест Младича мог способствовать передаче дел против четырех генералов в сербский суд.

Я напомнила Свилановичу что белградские власти давно знали о существовании этих обвинительных заключений, и о том, что никогда не была согласна с передачей этих дел сербскому правосудию. Я сказала, что не могу и не буду отменять эти обвинения. Единственный вопрос заключается в том, когда они будут обнародованы.

Свиланович предложил не сообщать об их существовании до завершения переговоров по Косово, нормализации ситуации в полиции и окончания армейской реформы. Он обещал «попытаться задержать Младича» и открыть дела против генералов в сербских судах. Сербы, подобные Свилановичу, несколько лет твердили мне, что они «пытаются» арестовать Младича, и я не придала его словам никакого значения. Я снова повторила, что местные суды не могут рассматривать дела генералов, виновных в военных преступлениях, совершенных в Косово. Я предложила Свилановичу перечислить в письменном виде все причины для сохранения обвинительных заключений в тайне. Если бы он это сделал, я обратилась бы к судье с просьбой не обнародовать документы в течение месяца или двух. Но заморозить ордера на арест было невозможно. Я предложила Свилановичу официально получить обвинительные заключения и ордера.